Рита Тальвердиева - Найти меломана!

Сорвав жидкие аплодисменты, хлыщ передал микрофон Сухову.

– Господа! – с ноткой усталой грусти выдохнул кандидат в мэры. – Вынужден признать – не готовы мои оппоненты к честной борьбе. Вот и нанимают за деньги горлопанов.

Перебив взмахом руки вторую волну оваций, Сухов передал слово представителю профсоюзов города и поспешил за кулисы:

– Что вы здесь загораете? – Зашипел он на хлыща в окружении двух подручных. – Этот стриженный вовсю треплется с Даниловым из “Кавминводских вестей”!

Хлыщ сорвался было к двери, выходящей прямо в фойе.

– Стоять! – сорвался на крик Сухов. – Ты и ты, – указательный палец выстрелил в двоих, – узнать, что тот тип наболтал журналистам. Если что – его паспортные данные мне завтра на стол. Исполнять!

Подручных сдуло как ветром.

– А теперь – ты! – уже голосом лисы из известной радиосказки обратился он к хлыщу.

Хлыщ вытянулся во фрунт.

– Независимо от конечного результата твоих деятелей, – Сухов кивнул в сторону, где только что стояли те двое, – убеди горлопана выдать мне расписочку, что ему за срыв мероприятия заплатил Синкин. К примеру – тысячу рублей.

– Тысячу?

– Я к примеру говорю, дурень. Пусть – две тысячи. И – бегом в типографию – ставь покаянное признание в ближайший спецвыпуск. Не забудь фото этого типа – я видел, наши его уже срисовали. Отобьем им охоту брать за горло Нестора Сухова.

– А если?..

– Без если. – И, уже устало, махнул хлыщу рукой. – Исчезни.

– Он где-то здесь, – докладывал хлыщу один из его помощников. – Наши дежурят и у служебного хода.

– А у пожарки – на втором этаже? – зевнул хлыщ, оглядывая давно опустевший зал.

– Там заперто – сам проверял.

– Значит, он наш, – почесав за ухом, лениво согласился хлыщ. – Трое – на второй этаж, как прочешешь – поставь Лешку на лестницу. Ты, Витек, бери двоих и проверь здесь еще разок – не забудь глянуть меж кресел. Как возьмете – двигай к служебному выходу. Я буду ждать вас там в УАЗике.

Не успел хлыщ пересечь фойе, как раздался пронзительный свист.

– Он здесь! – весело прокричал Витек.

Голос шел из актового зала.

С улыбками, не предвещающими ничего хорошего, свора охотников уставилась на сцену. Там, за черным роялем сидел бывший солдатик – нынешний возмутитель спокойствия самого Нестора Сухова. Мгновение спустя он положил руки на клавиатуру и сорвал ошеломляюще резкий аккорд – словно острым камнем разбудил заснувшее озеро. И следом, словно круги по воде, тихо зароптала волнообразная мелодия.

– Глянь! – усмехнулся Витек. – Концерт по заявкам… – И резво поспешил к сцене.

Меж тем темп мелодии ускорился; словно загнанное сердце запульсировали вдруг аккорды. Дышать стало трудно.

– Хватит выеживаться, – словно через силу пробормотал хлыщ, выходя из прохода меж кресел. – Аплодисментов не бу…

Окончание фразы он проглотил и, словно подкошенный, рухнул в кресло. Его глаза закатились.

Горилообразный Леха попытался было запульнуть в пианиста приставным стулом. Но леденящую душу хоту уже сменил неистовый ураган. Стул закрутило в воздухе словно щепку. Леха растянулся на паркете, прикрыв голову руками:

– Е-е-е-о-о, – завыл он на одной ноте.

И тут безумными пассажами захохотал сам дьявол. Давясь смехом, заквакали и валторны; угрожающе зарычал контрабас; навзрыд зарыдал саксофон; застонала, умирая арфа… Взбесившийся рояль выпустил на свободу Зверя.

Ужас перекроил лица преследователей. Выпучив глаза, они пытались было дотянуться до пианиста, но всякий раз их волокло назад. И тут проревели басы. Свет погас. Кто-то по щенячьи пискнул… Тянуть дальше было нельзя. Аккордная канонада, глухо зарокотав, сошла на нет.

Яростное глиссандо чиркнуло ровно семь раз, окончательно вырубив одного за другим всех преследователей. Их было семеро.

Неистовую симфонию сменила умиротворяющая кода и под затухающее тремоло мелодия постепенно растаяла в тишине.

Еще с минуту музыкант сидел за роялем, обессилено уронив руки. Отсутствующим взглядом окинув зал, он медленно пошел к выходу, не замечая своих преследователей, “отдыхающих“ в разных позах: кто – у стены, кто – в креслах, а кто успел вырубится уже на сцене…

Тяжелой пружинной взвизгнула парадная дверь – путь был свободен.

Семигорск, за день до событий

Его пасли с самого утра. Лишь в толчее Верхнего рынка удалось оторваться. На выходе из вещевых рядов, откуда его вытянул поток покупателей, он вновь почувствовал себя неуютно. Предчувствие не обмануло: вдоль бакалейных лавок пробегал, озираясь, один из его преследователей. Он резко нагнулся, якобы завязывая несуществующий шнурок на ботинке и огляделся. Диспозиция не обнадеживала. Следовало бежать вниз, где паркуются десятки машин: маршрутки, такси, частники и рейсовые междугородние автобусы. Но именно там его могли уже поджидать. Решение двигать в противоположную сторону пришло мгновенно: до первого же переулка – к жилым домам. Он еще раз прощупал карман – мини-диск был на месте. Спустя секунду он уже пристроился на полшага сзади высокой дородной толстухи.

Гренадерша остановилась у книжного ряда, где торговали, разложив товар как попало – в основном на грубо сколоченных ящиках, а то и прямо на асфальте, подстелив под бэушные книги газетные листы. У низкого складного столика толстуха начала яростно торговаться. Якобы заинтересовавшись, он присел рядом на корточки и взял в руки толстенный том какой-то старинной энциклопедии.

– Брокгауз и Ефрон, – обратился к нему пожилой продавец. – Осторожней, юноша, книге больше ста лет…

«Юноша» невольно усмехнулся – на днях он разменял уже четвертый десяток. Круглую дату отмечали в сплоченном коллективе «Нонсенса». Он обещал коллегам сенсацию. Жаль, не удалось сорвать бабки втихую. Золотой теленок заклацал вдруг волчими зубами и пригрозил: «Урою!» Сегодня он осознал – словами тот попросту не бряцал.

Толстуха скосила подозрительный взгляд и посторонилась, уже молча листая пожелтевшую от времени брошюру. Тянуть дальше было нельзя. Он уже пристраивал обратно на столик энциклопедию, как вдруг взгляд упал на черную, тяжеленную на вид, книгу с круговым золотым обрезом в ажурном серебряном окладе. Его озарило! Он коротко бросил, кивнув в сторону фолианта:

– Сколько?

– Это, молодой человек, “Фауст” – немецкое издание 1844 года. Иллюстрации самого Гюстава Доре!

– Сколько?! – выдавая нетерпение, переспросил он и потянулся было к книге.

– Вы не похожи на покупателя, – заскрипел опасливо старик и положил на фолиант руку.

– А вы – на продавца, – отреагировал он, сетуя на свою взъерошенность и несолидность. – Дайте хоть глянуть – вдруг там страницы дранные. – И, уже держа фолиант в руках, добавил, чтобы окончательно рассеять сомнения букиниста. – Мой дядька коллекционирует такие.