Рита Тальвердиева - Близнец для президента. Роман с музыкой

Худощавый расслабленно улыбнулся.

– В общем, браток, дуй в творческий отпуск, – опустил его на землю коренастый. – На Кавказские Минеральные Воды. В славный городок Семигорск. Если что – обойдешься с Волком без церемоний. Но это в крайнем случае. Крайнем! Твоя цель – его выкормыш… За недельку, думаю, управишься, – подмигнул он. – По возвращении – доложишь. Лично, – поднял тяжелые веки коренастый. – Удачи!

«Да, – пятясь к двери, задумался худощавый, – удача не помешает». И тут же суеверно сплюнул. Он вспомнил вдруг растерзанный труп чистильщика, посланного несколько лет назад по душу Волка. И содрогнулся. Прямой контакт с Волком не сулил ничего хорошего.

Евгений

Семигорск, март 2008 г.

Верка глупо хихикнула. Как обычно при нежданной встрече. После развода мы виделись лишь случайно, напарываясь друг на друга как слепые шары на бильярдном поле. И – оторопев – разбегались. Каждый – в свою лузу.

Но сейчас я не спешил ретироваться: о состоянии ее брата-близнеца я знал лишь опосредственно. А ведь коллега, как никак. Да еще и родственник, хоть и бывший.

Про то дело – о наезде на известного репортера («молниеносный таран», «с выключенными фарами на пешеходной части бульвара») не слышал только глухой. Леху спасло чудо – он успел бросить свое тело за каменный угол портала. Но правую ногу все же смело. Врачи, говорят, чинить упарились. А виновный, преступник то есть, бесследно скрылся. Лишь случайный ночной прохожий успел заметить темную тушу «мерина» и своевременно вызвать «скорую». Алексея спасли.

– Для Лехи? – кивнул я на разверстую сумку на длинных ручках, откуда торчала связка бананов и хвост ананаса.

Она вновь скомкала смешок и кивнула.

– Как он?

– Получше. Вчера уговорил врачей отпустить. Что дома в гипсе лежать, что в больнице. Но дома ж лучше?.. – от незабудок в глазах защемило в груди.

– Леха у тебя? Или…

– Без «или», – напряглась она. – Что ему делать в пустой квартире?

Я машинально кивнул. Но взгляд просочился сочувствием. Я все же любил ее… По-своему, конечно. Как несбыточное желание… Как сияющую радугой планку надежд, рухнувшую от тяжелой поступи Рока. Теперь все кончено – знаем оба. Но где-то в душе порой прозванивает: а вдруг? а вдруг?! Вопреки?..

– А Катя? – невпопад выпалил я: сплетни разносятся быстро.

– А что Катя?! – вдруг ощерилась Верка, и я сразу узнал ее – ту, издерганную, «предразводного периода»… – Стерва она, эта Катька. Тут же на курсы какие-то там намылилась – повышать ква-ли-фи-ка-а-цию, – кривя рот, выплеснула Верка. – Из столицы звонит. Раз в неделю. А Лешка… Подушку зубами рвет. Дурак! – уже рявкнула она, поддав коленом свою набитую сумку.

Сумка завертелась, скрутив в петлю длинные ручки. А Верка завелась уже основательно, футболя коленом ни в чем не повинную поклажу.

– А журналюги?! Кол-леги, блин!.. – незабудки проросли колючкой, бирюза переплавилась в агат, взгляд опалил лицо.

Я отшатнулся. Невольно. И вылупился: да тут в каждом зрачке по лазеру… Ау! Стивен Кинг, не зевай!

А Верка, жуя губы, все продолжала пинать сумку:

– Попрыгали кол-леги с недельку, покричали – каждый со своего рупора и с концами. Жив, дескать, и ладно… А то, что Лешке еще с месяц бревном по кровати ерзать!..

Она вдруг осеклась и вздернула взглядом мою ошалелость: сухие глаза уже били током.

– А если… Если Лешку добьют? Те… Кто устроил таран, – тихий механический голос сошел на нет. Заряд кончился. Верка застыла.

Я шагнул к ней.

Она мертво развернулась и зашагала прочь. Сумка, раскручиваясь, била ее по ногам.

– Я завтра зайду, – крикнул я вслед. – Скажи Алексею! Зайду…

Она не обернулась, не замедлила шаг. Лишь вздрогнули опущенные плечи. Если б не знал, что это Верка, – со спины ни за что б не узнал… Вместо родной летящей походки – шарнирная поступь тряпичной куклы. Вместо роскошной золотой гривы – торчащий пук вороньего хвоста.

Я опустился на скамью и долго смотрел ей вслед: Верка-Верка, Верочка, В-е-ра-а…

Характер у Верки, конечно, не сахар. Скверный – война полутонам и бой сомнениям. Либо – правда, либо – ложь. Или черное, или белое. Все или ничего…

Вот и получила по полной: черную пустоту и белую ложь. И все – на девятом месяце: мы ждали Алю.

А началось с моей оговорки. Прицепилась. Ну, ошибся! Ну, зашел сдуру налево: узнала, уличила, ополчилась. Все молча, под град слез, под метание молний, под тревожный звон посуды.

Буря ожидалась, как я понял, после родов. Угадал. Но все равно опешил. А моя челюсть где-то с минуту нуждалась в подпорке – я ничего не замечал, оглушенный…

Спустя неделю после торжественной встречи из роддома, Верка швырнула мне розовый бланк с голубыми разводами: метрика. На дочу. С диким, нелепым, изощренным именем – Правда . Назло мне… На мой рык она закатила истерику: прорвало, что называется. Пришлось даже «скорую» вызвать. Врач обозвал это послеродовой горячкой. И прописал нежность. Я – внял. И стал кликать дочурку по-своему: Адей.

Но приступ заколотил ее вновь. Аде исполнился годик.

Ник, разбитной пацан с отдела рекламы, разродился в честь крохи дурацким тостом:

– За Веру, за Правду! – поочередно ткнул он бокалом в их сторону и пропел, – и за царя-батюшку! Последний «тык» предназначался мне.

Верка словно взбесилась: балаган, дескать, устроили. Что было там у нее в бокале – в лицо Нику плеснула. И, схватив Адю, выбежала. Хлопнула дверь. Веселье скукожилось. Кто-то брякнул: сердючка! Прилипло. Без прямых аналогий с артистом Данилко. Просто Верка-сердючка. Хотя – бешеная – на тот момент звучало б точней…

Наша Адя не прожила и двух лет. Это был конец. Всему.

Мы с Веркой разбежались. Стремительно. Почти без слов. Будто кто-то там, наверху, громыхнул стартовым пистолетом.

Я вскоре взял отпуск и выпал из жизни на две недели. Из запоя, смрадного и тягучего меня вытащил Арсений. Этот вечный жених из «Кавминводских вестей».

Бравурный марш вернул меня в день сегодняшний. На дисплее мобильника обозначилось: «Арсений». Я обомлел. Телепатия?!. И тут же нажал кнопку:

– Сеня? – зачем-то переспросил я…

Через минуту мы попрощались. До завтра. Обговорили время встречи – у Алексея.

О том, что Леха уже дома, Сеня, разумеется, узнал от меня и жутко обрадовался. Как обычно распределили, кто из нас что притащит. Сенька грозился скупить полрынка, благо живет рядом. Я пообещал захватить каких-то конфет, торт и юбилейную бутылку «Прасковейского».

На том и порешили.

Но еще долго от нежданного телепатического взбрыка тянуло чем-то странным. То ли знак мне какой подавала судьба, то ли примету подкидывала. Не знаю. Но в учащенный пульс вдруг срезонировало предчувствие. Отчего-то недоброе и смурное.

Читать дальше