Светлана Алешина - Блеск презренного металла

— Кое-что, — скромно ответил Кряжимский. — Он следователь. Зовут его Роман Дмитриевич Гоголев. Здесь же в прокуратуре работает его дядя — занимает довольно высокий пост. Между прочим, наша статья вполне могла задеть лично дядю. Так что делайте выводы.

— Да-а, выводы… — сумрачно откликнулась я. — Интересно, на что они теперь рассчитывают? Может быть, учитель Старостин — тоже их затея? Может быть, нас заманивают в какую-то ловушку? К чему все эти фотоаппараты, «хвост» зачем?

— Увы, Ольга Юрьевна, тут я умываю руки, — печально сказал Кряжимский. — Никаких на этот счет соображений. Потому и призываю вас к осторожности. Правда… — он как будто замялся.

— Что еще? — не вытерпела я. — Не томите, выкладывайте, какие еще неприятности?

— Нет-нет! Скорее даже наоборот, — ответил Кряжимский. — Это касается личности Романа Дмитриевича. Несколько колоритных штрихов, так сказать… Дело в том, что мой знакомый отозвался об этом человеке немного странно. Похоже, Гоголев не пользуется среди коллег никаким авторитетом, несмотря на своего влиятельного родственника. Под «коллегами» я подразумеваю и начальство тоже. По-моему, он там вроде шута. Знаете, как это принято у психологов — ролевое деление в коллективе? Тот — лидер, этот — рабочая лошадка, третий — шут. Может быть, я не совсем верно излагаю, но моя мысль вам, наверное, понятна? Я хочу сказать, впечатление такое, что серьезных дел ему практически не доверяют.

— Дожили, — проворчала я. — Нас уже стажеры пасут. Шуты гороховые. Скоро на нас городских сумасшедших напустят!

Кряжимский неопределенно хмыкнул.

— Будем надеяться, что этого не случится, — сказал он. — Но я вас предупредил. Распоряжения какие-нибудь будут?

— Нет пока, — ответила я. — Мне надо прийти в себя. Вернусь — тогда поговорим.

Закончив разговор, я задумчиво посмотрела назад. Следователь Гоголев откровенно скучал за рулем. Лобовое стекло «Оки» отсвечивало, и поэтому я не могла рассмотреть, какое у Гоголева выражение лица. Вдруг неожиданно для самой себя я решительно распахнула дверцу и, выйдя из машины, направилась к «Оке».

Замечтавшийся следователь среагировал на это с некоторым запозданием. Я заметила, как он, спохватившись, пытается завести мотор, но у него ничего не получается. Теперь мне было хорошо видно его лицо — на лице была паника. Гоголев беспорядочно хватался за рычаги, но было уже поздно — я подошла к машине и постучала согнутым пальцем по боковому стеклу.

Гоголев оставил свои бесплодные попытки и открыл дверцу. Взгляд у него был виноватый, как у нашкодившей собаки.

— Я вам помешала, Роман Дмитриевич? — с ядовитой любезностью спросила я. — Вы куда-то собирались ехать?

Он несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем смог вымолвить хотя бы слово.

— Вы меня знаете? — выдавил он наконец. — Вроде мы не знакомы?

— Как сказать, — хладнокровно заметила я. — Встречаемся каждый день, знаем кого как зовут, вы бродите за мной буквально по пятам… Мне кажется, нам уже можно переходить на «ты».

Я обошла машину и уселась на переднее сиденье рядом с Гоголевым.

— Признавайтесь, какого черта вы за мной следите?! — потребовала я. — Все равно вы провалили задание, так и передайте своему начальству!

Роман Дмитриевич казался очень расстроенным. Он даже слегка побледнел. Его голубые глаза растерянно забегали, а потом разом уставились на меня.

— А может, мы с вами договоримся? — умоляющим тоном сказал он. — Я готов вам все рассказать. Но и вы должны пообещать ничего не докладывать моему начальству.

— Вообще-то я никому ничего не докладываю с тех пор, как стала хозяйкой своей газеты, — заметила я. — Но настучать могу. Если вы попытаетесь вкручивать мне мозги…

— Ну что вы! — краснея, сказал Роман Дмитриевич. — Я никогда себе этого не позволю. Если честно — вы мне очень понравились. Правда-правда! Как только я вас впервые увидел…

— Ничего себе признание в любви! — фыркнула я. — Шпионите за мной именно по этой причине?

— Мне самому это ужасно не нравится! — горячо сказал Гоголев. — Но что поделаешь, если я такой несчастливый человек? Понимаете, мне всю жизнь не везет! Наверное, я таким уродился. Родители меня с малых лет опекали так плотно, что у меня не осталось ни капли воли. Не делай то, не дружи с этим, не смей так разговаривать! Знаете, я всегда мечтал стать музыкантом…

«Один — ноль в твою пользу, Ольга», — самодовольно подумала я, а вслух спросила:

— Почему же не стали?

Гоголев развел руками:

— Я же говорю! За меня всегда все решали. Считали, что так будет лучше. А теперь я стал всеобщим посмешищем. То есть вслух этого не говорят, но я же знаю, о чем шепчутся у меня за спиной… И никаких серьезных дел мне не поручают, потому что знают — я их запорю. По настоянию родителей я закончил юридический, а дядя пристроил меня в прокуратуру. Теперь он кусает локти, я знаю, но сделанного не воротишь…

— Понимаю, о своей горькой судьбе можно говорить часами, — перебила его я. — Но мне бы хотелось чего-то более конкретного — у меня мало времени.

— Да, конечно, — виновато сказал Роман Дмитриевич. — Вам это неинтересно. Просто иногда так хочется излить душу человеку, который может тебя понять…

— Возможно, попозже я выслушаю вашу исповедь, — обнадежила его я. — Но давайте сейчас к делу! Зачем вы за мной следили?

— Понимаете, это дядька, — смущенно признался Гоголев. — Все равно, говорит, от тебя нет никакого толка, так хоть понаблюдай за этой ба… — он испуганно покосился на меня и поправился: — За женщиной, значит. Смысл тут такой: у нас знают — вы иногда проводите собственные расследования. Ну и вроде не всегда действуете по закону…

— Ах, вот оно что! — воскликнула я. — И вам поручено поймать меня с поличным — теперь понятно! Неплохо задумано, но исполнение ниже всякой критики. Например, зачем вы всюду таскали с собой фотоаппараты?

— Ну как же, — замялся он. — Чтобы заснять, куда вы ходите и с кем встречаетесь. Только с этим делом у меня тоже ничего не вышло. Первый раз я вообще забыл вставить в аппарат пленку, а второй раз поспешил и уронил камеру. А это была казенная. Она три тысячи стоит. Теперь, наверное, с меня высчитают…

— И поделом! — безжалостно сказала я. — Преступников нужно ловить, господин следователь! А то преступники у вас как по Лас-Пальмасу разгуливают…

— Да я бы с удовольствием, — тоскливо сказал Гоголев. — Только где мне! Я вон даже с вами не справился. Хотя я не больно-то и старался. То есть сначала я старался, а потом, когда вас как следует рассмотрел, мне уже противно стало, что я за вами слежу…

— Звучит довольно двусмысленно, — заметила я. — Но чего ждать от такого недотепы! А на каком инструменте вы играете?