Сергей Белан - Казна Херсонесского кургана

«Так вот оно что — контрабанда! — смекнул Аркаша, осмысливая увиденное. — Дорогой товарчик, такие часики за штучку тянут, а сколько их тут, у-у-ууу… считать замучаешься»…

Битый час Аркаша любовно перебирал, перекладывал и пересчитывал содержимое баула; несколько раз в полумраке он путался, сбивался и начинал все сначала. Наконец-то, закончив ревизию, он аккуратно уложил товар на место и задернул молнию.

Часов оказалось тютелька в тютельку пятьсот штук. Свершив в уме несложное математическое действие, и, получив результат, Аркаша от восторженного волнения начал даже икать — его находка тянула ни много ни мало за полмиллиона рублей.

«Пусть деревянных, — с ликованием думал он, — но зато какая цифирь, подумать страшно. Все, господа присяжные заседатели, финита ля комедия — представление закончилось, занавес опустился, я ухожу со сцены. Больше я на этом мудреном кургане ничего не забыл: пусть они здесь роются хоть до посинения, а я говорю: „Чао!“ — мне с этой шантрапой не по пути. Завтра же мы культурненько откланяемся и прощай, любимый город…»

Мурлыкая на радостях какую-то песню, Аркаша обмотал драгоценный баул подвернувшейся тряпкой, запихнул в уголок палатки и замаскировал другим нехитрым скарбом. Затем он вылез наружу и, усевшись на валун, закурил элементарную «Приму» с таким наслаждением, будто она была изготовлена из лучших яванских табаков. Все так же светила луна, внизу по-прежнему простиралось сонное море, на берегу которого раскинулся очень хороший город. Над ним божественным светом звездило небо. Зад согревал теплый, не успевший остыть валун. В этом удивительном мире все было просто прекрасно!..

И все же, несмотря на все тревоги минувшего дня и праздничное возбуждение, дикая усталость брала свое — веки свинцово тяжелели и смыкались, расслабленное тело требовало горизонтального положения. Бороться со сном было невмоготу; он забрался в палатку, растянулся на надувном матрасе и тут же отключился. Уже под утро ему приснилась белоснежная океанская яхта невдалеке от берега с пальмами, на ней суетились матросы, а он, Аркаша, небрежно развалившись, сидел в шезлонге, накинув халат на загорелые плечи. На голове у него почему-то была шикарная морская фуражка с большим золотым крабом. Яхта называлась «Муамар Каддафи»…

… И пошел прославленный стратег Диофант на штурм Пантикапея ранним весенним утром. А перед тем покорил он Феодосию. Немногие из воинов Савмака спаслись в той сече, ибо ждали они основной удар с моря, откуда пришли корабли понтийцев, а коварный Диофант в порту высадил лишь небольшой десант. Десант тот оттеснили опять в море и порубили, но тут с тыла, с суши обрушились на восставших страшные силы, и не выдержали городские укрепления, а расправа была ужасной.

И видел Савмак, что Диофант теперь будет брать Пантикапей, и ничего изменить уже был не в силах. И оставалось ему лишь принять бой, последний и решающий. Зная уже, как пала Феодосия, он отряды свои лучшие расставил не со стороны моря, а укрепил защиту города с трех сторон суши, а в порту оставил лишь незначительный дозор. Но полководец Митридатов и на сей раз перехитрил противника, ибо воевал он на своем веку премного и удачно и был в военном ремесле человеком искушенным, а среди людей Савмака такие находились, что и оружие раньше в руках не держали.

А Пантикапей был захвачен так: сначала Диофант направил в бухту два своих самых маленьких корабля с десантом, а остальные суда с отборными войсками Понта и вооруженными гражданами Херсонеса находилась далеко на рейде, за мысом, и береговая охрана их не заметила. Первый десант был разбит, и подумал тогда Савмак, что затеял Диофант повторить то, что учинил в Феодосии, и еще пуще укрепил оборону с суши, полагая, что главная атака будет оттуда. А воины Диофанта вдоль городских бастионов распалили огромные костры и за дымом не было видно, сколько там собрано войска. Да еще военные машины метали за укрепления горящие снаряды и весь город занялся пожарами. А потом отдельные отряды эллинов ввязались с бунтарями в схватку, но скорее для виду, чтобы, отвлекая на себя их основные силы, все смешалось и возник переполох, в котором трудно было что-либо разобрать.

И тогда Диофант, улучив момент, двинул корабли с главным войском на решающий приступ, и к этому ни Савмак, ни обороняющиеся готовы не были. И порт был захвачен быстро, а потом бои продолжались на улицах пылающего города. Велико было упорство восставших, но силы их были недостаточны и не столь умелы, чтоб сдержать натиск Диофанта. Горы трупов усеяли улицы, площади и скверы, и кровь текла сплошным потоком, заливая все вокруг, и стало ясно, что Савмаку не устоять и тогда многие воины его дрогнули, побросав оружие, упали на колени и стали умолять вождя сдаться на милость врага. И женщины, видя гибель их мужей и сыновей, тоже падали на колени, проклиная Савмака и взывая о пощаде. А сам Савмак с горсткой лихих и отчаянных рубак был окружен, но и не думал сдаваться, продолжая биться насмерть, и плечом к плечу с ним сражались сыновья Румейдора и Зеттара. Но кто-то из врагов незаметно бросил обширную сеть и накрыл смельчаков вместе с вождем, и они не смогли выпутаться и были все пленены.

И был связанный Савмак доставлен на допрос Диофанту. Оглядев его с ног до головы, грозный полководец спросил:

— Как посмел ты, раб, сын рабыни, лишить жизни царя своего законного, а себя провозгласить оным преемником?

— Не царь он был — тиран и мучитель, — глухо ответил Савмак, облизывая запекшуюся на губах кровь, — и к тому же ума недалекого. Такой правитель для простого народа не благо, а нищета и горе.

— А ты, варвар, возомнил, что ты достойней Перисада и прикончил его, чтобы править самому по своему разумению?

— Да, я убил его, но не для того, чтобы занять трон — царем меня выбрал…

— У рабов не может быть царя, — раздраженно перебил его Диофант. — У них бывает только хозяин. Хозяин над ними.

— Ты ошибаешься, Диофант, я стал царем свободного народа, — гордо сказал Савмак.

— Каждому свойственно иметь свои заблуждения, а уж рабу и подавно, — язвительно обронил Диофант. — Но хватит об этом. Теперь я хочу спросить тебя о главном: где казна Боспора, куда она подевалась?

— Не знаю, — равнодушно ответил Савмак после долгого молчания и, не отводя прямого взгляда от полководца, добавил: — Я не знаю, и не знает никто.

— Достойна ли такая наглая ложь того, кто величал себя царем? Не будь наивным, Савмак, еще не родился на земле тот простак, который бы тебе поверил. Нет, я не стану тебя пытать и нарезать ремни с твоей кожи. Я воин, а не экзекутор. Я свое дело сделал, а о том, где спрятана казна, ты скажешь в другом месте, Там, где умеют развязывать языки лучше меня…