Андрей Шляхов - Криминальные будни психиатра

А если нет?

Так кто же Кулинар — маньяк или не маньяк?

Савелий около часа сидел над листами, передвигая их по столу, пытаясь найти какую-то общую закономерность, пытаясь представить ход мыслей убийцы. Понять бы, как он думает, — и дело можно считать раскрытым.

Но закономерность никак не желала вырисовываться. Псевдоманьяку полагалось остановиться на убийстве директора. Мавр сделал свое дело, мавр может отдыхать. Зачем убивать нового диспетчера? Да, несомненно, три маскировочных убийства лучше, чем два, но риск разоблачения с каждым убийством растет в геометрической, можно сказать, прогрессии. Сотрудники напуганы, а следовательно, бдительны, следят друг за другом, и в такой ситуации средь бела дня убить диспетчера? Это же какой наглостью надо обладать?

Или все-таки одержимостью, а не наглостью?

Люди, далекие от темы, убеждены, что психиатров хлебом не корми, дай только здорового человека объявить больным и запереть в лечебнице. На самом деле это не так. Психиатры, подобно своим коллегам — врачам других специальностей, ставят диагнозы, основываясь на определенных симптомах и определенных синдромах. Общее правило обоснования каждого диагноза действует и в психиатрии. Предъявляешь — обоснуй, то есть не «предъявляешь», конечно, а «выставляешь». Времена карательной психиатрии канули в Лету вместе с Советским Союзом, как бы кому-то ни хотелось в это верить. Люди, конечно, разные, халатные пофигисты и среди представителей самой гуманной профессии не редкость, но что касается Савелия, то он предпочитал семь раз отмерить (а то и не семь, а все десять!) и только потом отрезать, то есть — выставлять диагноз.

«Все-таки Кулинар — психически больной человек», — признал Савелий, комкая листы в тугой бумажный шарик.

На новом листе он написал сверху «Кулинар», изобразил над словом поварской колпак и задумался над тем, к какой категории маньяков его отнести.

Чего он хочет добиться при помощи убийств?

Он убивает под влиянием зрительных или слуховых галлюцинаций? Является некто или просто слышен голос, который приказывает пойти и убить?

Он занят очисткой общества, старается сделать мир лучше? Каждый из убитых является воплощением какого-то греха?

Ему нравится убивать? Чаще всего таким типам именно нравится убивать. Они получают наслаждение от процесса, как бы чудовищно это ни звучало. Вообще-то подобные «гедонисты» часто совершают с жертвами или их телами какие-нибудь действия сексуально-садистского характера. А еще они любят прихватывать себе какой-нибудь «сувенир» на память — скажем, ухо жертвы или ее кольцо, но с трупов вроде бы ничего не пропадало, иначе бы Виталик сказал об этом.

Некоторые убивают в погоне за острыми ощущениями. У каждого свой способ «встряски». Кто-то горные вершины штурмует, кто-то с парашютом прыгает, кто-то убивает… Острые ощущения, риск, выброс адреналина в кровь. Экстаз, оргазм, упоение… Хочется еще и еще, больше и больше.

Убийство может служить и способом самоутверждения, попыткой доказать миру или кому-то свою состоятельность. Ладно, пусть так. Но если убийство директора и сына его компаньона укладывается в рамки самоутверждения, то как можно самоутвердиться, убив сотрудницу отдела персонала. Или водителя погрузчика. Или диспетчера. Все же для самоутверждения больше подходят значимые цели, персоны, которые у всех на виду. Одно дело — убить директора, другое — простого работягу. По сути, конечно, все едино, убийство и есть убийство, но с точки зрения самоутверждения все-таки разница есть.

У этой медали есть и другая сторона — жажда власти над ближним, внутренняя потребность в тирании. Но вряд ли это нужно Кулинару, ведь он не похищает и не мучает, он только убивает. Быстро, мгновенно. Пришел — и убил. Впрочем, он ведь может и постфактум наслаждаться тем, что сделал, смаковать такие детали, как предсмертный ужас в глазах жертвы, ее последний стон или, скажем, хрип. Может и оргазм в момент убийства испытать, а потом, в мыслях, переживать его снова и снова. А как только картины в памяти потускнеют — пойдет и убьет еще кого-нибудь. И совсем не обязательно мужчине ради подобного оргазма убивать исключительно женщин, природа наслаждения здесь не впрямую привязана к половой принадлежности, впрочем, кто его знает, возможно, что он — бисексуал.

А о чем говорят листы из кулинарной книги? Для чего они вообще?

Листы эти чем-то Савелию не нравились. Стоило о них подумать, как в голове возникал какой-то зуд, что-то начинало свербеть. А что — непонятно. Сколько ни разглядывал Савелий фотографии, принесенные братом, так ни до чего и не додумался. А определенно что-то он упустил, было такое чувство. Поэтому в этот раз Савелий фотографии разглядывать не стал, а начал думать о кулинарии и о кулинарных книгах вообще.

Было бы логичнее «оформлять» убийства не столь небрежно, если не сказать — гротескно. Как-никак, а это навязчивая идея, главная мысль. Но надо учитывать время и место. Замани убийца того же Шарабчиева к себе домой и убей там, так мог бы и настоящих голубцов из жертвы наготовить. Дурное дело — нехитрое, особенно когда никто не мешает. А тут склад, народ кругом… А он все равно не сразу ушел, а задержался, чтобы труп в пленку завернуть. Невелика задержка, а риск велик. Все-таки что-то он хочет этим сказать…

«Он — творец!» — сверкнула в голове догадка. Даже не догадка, а целое озарение. Конкретика рецепта не имеет значения, «оформление» убийства тоже. Рецептами Кулинар намекает на то, что он творит, изменяет состояние человека, подобно тому, как кулинар во время готовки изменяет свойства продуктов. Такой своеобразный бред величия. Или же попытка возмещения комплекса собственной неполноценности таким вот путем. Скорее всего именно попытка возмещения, потому что ее обычно скрывают. Бред величия скрыть гораздо труднее, да и какой смысл скрывать его? Наоборот, надо дать понять всем этим ничтожным людишкам, которые копошатся вокруг, с кем они имеют дело. Сотрудник с бредом величия становится местной достопримечательностью, притчей во языцех, уникумом, о котором слагают легенды. На худой конец — анекдоты. К тому же такие типы отличаются повышенной конфликтностью… Был бы кто такой на складе, так его бы первым заподозрили.

Убийства — попытка повысить самооценку, доказать самому себе свою значимость, попытка самоутвердиться. Кто-то с этой целью покупает дорогой автомобиль, кто-то заводит большую собаку, а кто-то и убивает… «Ein jedes Tierchen hat sein Plásierchen», что в переводе с немецкого означает: «У каждого животного свое удовольствие».

А что? Подходит ведь. И не просто подходит, но и все объясняет. Книга — его фетиш, с ней непременно должна быть связана какая-нибудь история типа семейного предания, или, может, Кулинар купил ее в букинистическом отделе в какой-нибудь знаменательный день. Это уже частности, не имеющие непосредственного отношения к делу. Главное, что есть творец, то есть Кулинар, и у него есть книга, которая помогает ему «творить». Натворил он уже, надо признать, изрядно.