Андрей Шляхов - Криминальные будни психиатра

— Гениальная или нет, покажет время, — рассудительно ответил Савелий, — но мне приходилось слышать, что некоторые сотрудники подозревают главного инженера.

— Да тут уже все с ума посходили, — вздохнул Виталик. — А в понедельник окончательно сойдут. Вот честно скажу — не знаю за что хвататься. И никто не знает. Вечером из своих на складе было около ста человек, еще и посторонние приезжали, и не факт, что убийца не спрятался где-то после окончания работы… Расследование — это постепенное сужение количества подозреваемых, а тут нет никакого сужения, бери всех сверху донизу и… Ладно, пока, извини, что разбудил, просто приперло так, что срочно понадобилось душу отвести…

— Подожди секундочку! — перебил Савелий. — Скажи хоть пару слов про убитого кладовщика.

— Первый корпус, камера номер двадцать девять. Ковальчук Виктор Матвеевич или Макарович, не помню. Сорок шесть лет, москвич, на складе работал с две тысячи седьмого года. Ничем не примечательный, ни в чем не замеченный. Задушен и…

Кладовщик Ковальчук сильно нервничал. Было с чего нервничать, без причины Ковальчук нервничать не любил, он вообще считал себя спокойным человеком. Нервничал Ковальчук из-за коробок, сущей, можно сказать, мелочи. Коробки с шоколадом второй день стояли в углу, прикрытые старым халатом, а проклятый Артур все никак не мог их забрать. Послала же судьба компаньона Ковальчуку — не компаньон, а горе горькое. То у него машина не заводится, то налоговая проверка в магазине, то родственники из Краснодара приехали. Про таких говорят: «То понос, то золотуха». А шоколад, между прочим, краденый, случись какая-нибудь внезапная проверка, на которые так охоча администрация, так в лучшем случае все закончится увольнением по статье. А в худшем могут и уголовное дело завести, за ними не заржавеет. Оптовая цена одной коробки — две тысячи семьсот рублей, а всего коробок восемь. Двадцать одна тысяча шестьсот рублей — солидная сумма. На крупный размер не тянет, крупный размер с двухсот пятидесяти тысяч начинается, но на два года потянуть вполне может. Эх, мать-перемать, обидно будет засыпаться по вине бестолкового (и непутевого, кстати говоря) компаньона. Из-за каких-то восьми коробок шоколада, будь они трижды неладны.

Посмотрев на часы, висевшие в его «кабинете» — выгороженном фанерой пространстве возле входа, размером полтора на два метра и без потолка, — Ковальчук достал из кармана синего рабочего халата мобильный и снова, в который уже раз, позвонил Артуру.

— В пробке на Волгоградке стою, — доложил компаньон и соучастник. — Плотно так стою, это на час, не меньше.

— Я тебя дождусь, — пообещал Ковальчук. — Ты, главное, сегодня приедь, а то…

— Еду же, еду! — раздраженно воскликнул Артур. — Слушай, а сгущенки у тебя сегодня никак не будет? Сделай хотя бы пять коробок, а? Я на тебя надеялся, не заказал…

— Не будет! — отрезал Ковальчук. — В другой раз.

Надеялся он, не заказал. Скажи уж честно — хотел сэкономить, взять за полцены. Вообще-то паллеты со сгущенным молоком на складе были, причем с самым лучшим, рогачевским, которое Артур брал охотнее всего, потому что у него эту сгущенку, в свою очередь, охотнее всего брали покупатели, но Ковальчук никогда не трогал паллеты, которые еще не шли на отгрузку. «Отщипнул» немного и сразу отгрузил — это совсем не то, что «отщипнул» и оставил стоять на складе. Шалости кладовщиков всем известны, и время от времени паллеты снимаются со стеллажей и инвентаризируются. Как положено, инвентаризируются — весь товар пересчитывается. Если обнаружится недостача, то можно запросто погореть. И возместить заставят, и с работы выпрут с пятном в трудовой книжке. А отгрузил так отгрузил, как говорится: «С глаз долой — из сердца вон». При чем тут Ковальчук? Ковальчук с момента отгрузки товара никакой ответственности за него не несет, у Ковальчука своих дел хватает. Может, это водитель по дороге распотрошил пару-тройку паллет и завез украденное куда-нибудь. Пломба? Ах, не смешите меня вашей пломбой! Разве трудно дубликат пломбира сделать? А у некоторых мастаков петли, в которые продевается проволочка, так хитро устроены, что их можно снять вместе с пломбой и так же на место поставить. Если секрет знать, конечно.

Крал Ковальчук с умом — коробки брал из середины паллет, чтобы не бросалось в глаза, после «вскрытия» заново обматывал паллеты пленкой, старался «обрабатывать» только крупные партии, желательно те, которые шли в другие города. Как говорится, береженого и Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Ну его, этот конвой, не к ночи будь помянут… В далеком девяносто шестом году Ковальчук провел три недели в Матросской Тишине по совершенно пустяковому и к тому же так и не доказанному обвинению. Вроде бы недолгий срок — три недели, не год и даже не месяц, а впечатлений на всю оставшуюся жизнь хватило. Выйдя на свободу, он «завязал» со скупкой краденого (впрочем, ему особенно и не несли больше, считали, что раз вышел так скоро и совершенно «чистым», то значит — стукач) и устроился на склад. Не на этот, на котором сейчас работал, а на водочный, в Мытищах. Склад был в своем роде уникальным, не склад, а перевалочная база всего паленого алкоголя, изготовляемого в Подмосковье. Раз в полгода склад исправно горел, подожженный доверенными сотрудниками (товара в эти дни почти не оставалось), а после того как огонь уничтожал все следы-концы, возобновлял работу. Потом был склад «левой» бытовой техники, после него склад кожаных изделий, не переживший закрытия Черкизовского рынка, ну а оттуда Ковальчук пришел сюда, на складской комплекс «Верни», на спокойную работу. Не ахти что, на спокойных работах много не платят, но в целом нормально. Жить можно, если не зевать, то полтинник «приварка» в месяц выйдет непременно. А то и больше. Перед Новым годом выходило чуть ли не втрое больше — до ста пятидесяти тысяч. Можно было бы и до двухсот дотянуть, но тогда пришлось бы наглеть и подставляться, а этого Ковальчук не любил. Спокойствие он ценил если не дороже денег, то примерно наравне с ними.

В ожидании Артура Ковальчук сидел в «кабинете» и неторопливо просматривал накладные за последнюю неделю — все ли с ними в порядке и все ли они на месте. Он знал, что все в порядке, потому что работал очень аккуратно и четко, но лишний раз убедиться не помешает. Подшил в спешке не туда — полчаса начальственного разноса обеспечено. Начальник склада Погорелов любил поорать и не упускал ни одной возможности сделать это. Совсем как китаец. Ковальчук где-то читал, что в Китае начальникам просто положено орать на подчиненных, так они обозначают свою власть и попутно дают понять окружающим, что у них все в порядке в смысле секса. Чем громче голос, тем лучше стоит. Какая-то правда в этом есть, Погорелов ни одной мало-мальски симпатичной бабы не пропускает, и они к нему так и льнут, так и льнут. Непонятно только, что они такого в нем находят — не красавец, прижимист, грубиян. Правда — балабол, кого хочешь заговорит. Навешает на уши разноцветной лапши, и дело сделано.