Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

— Здравствуйте, миссис Доусон, — ответил Поттер. — Извините за беспокойство. Вот эти джентльмены со мной. Можно нам войти?

Взгляд миссис Доусон переместился на нас.

— Полиция? — спросила она, тут же перестав улыбаться. — Мне неприятности ни к чему. — Она подбоченилась и перегородила собой проход.

Не дожидаясь, пока Поттер откроет рот, я пояснил:

— Мы сопровождаем этого джентльмена, мистера Роуча, у которого есть к вам дело.

Взгляд мегеры уперся в Чарлза Роуча. Тот снял цилиндр и поклонился, продемонстрировав великолепное самообладание.

— Человека благородного сразу видать. — Миссис Доусон снова заулыбалась и даже присела в подобии книксена. — Входите, джентльмены, входите… Эй, Дотти!!!

Хозяйка повернула голову, и мы невольно вздрогнули от ее внезапного пронзительного вопля.

— Дотти! Перестань мешать овсянку и поставь чайник! У нас гости!

Она зашагала вперед, снимая на ходу грязный фартук и швыряя его на шаткое кресло.

Комната, в которую мы вошли, служила одновременно гостиной и кухней. У стены напротив стояла маленькая кухонная плита, на которую ставила мятый чайник неряшливая девчонка лет четырнадцати — видимо, та самая Дотти. Брошенная каша булькала и пыхтела сама по себе; судя по запаху, она уже пригорела. Над плитой висела веревка, протянутая через всю комнату; на ней сушились тряпки, служившие, как я догадался, пеленками и подгузниками.

Я вспомнил маленького Питера Харриса, брошенного на вокзале Кингс-Кросс. Какое-то время он тоже находился в приходских яслях, а потом его передали в частный приют. Хотя обстановка там была спартанской, но, безусловно, лучше, чем здесь. Несчастным малышам, которые оказались в этой дыре, крупно не повезло в жизни.

— Садитесь, господа, — пригласила хозяйка.

Поттер уселся; мы же невольно застыли на месте, увидев остальных обитателей комнаты. На попечении миссис Доусон находилось не меньше дюжины разновозрастных малышей. Одни только ползали, другие умели ходить. Самые маленькие лежали в колыбельках, устроенных в ящиках из-под апельсинов. Нескольких малышей постарше приставили к работе: они мыли тарелки в тазу с грязной водой. Наверное, то была единственная вода, к которой за день прикасались их руки; мне показалось, что сегодня детей не купали. И они сами, и их одежда казались неимоверно грязными. Все питомцы миссис Доусон были худенькими, рахитичными и не по-детски молчаливыми. Они не сводили с нас огромных испуганных глаз. Нескольким малышам побрили головы, наверное, из-за вшей; на бритых головах выделялись ярко-фиолетовые пятна.

— Генцианвиолет, — заметил Моррис, обращаясь ко мне. — Моя жена всегда держит бутылочку в своей аптечке. Очень хорошо заживляет ранки на коже.

С трудом взяв себя в руки, я сел на предложенный мне стул. Роуч занял шаткое кресло. Моррис остался стоять у двери.

Поттер вкратце объяснил цель нашего прихода и показал миссис Доусон предписание. Она даже не попыталась его прочесть; я решил, что она, скорее всего, неграмотна.

— Значит, хотите кого-то из них забрать? — осведомилась она, сразу приступая к сути дела. — Выходит, мистер Поттер, мне вычет сделают, так, что ли?

— Несомненно, мадам, вскоре место этого ребенка займет другой, — заверил ее Поттер.

— Кого вы хотите забрать? — равнодушно спросила кормилица, обводя рукой комнату со своими питомцами.

Дотти протянула мне щербатую эмалированную кружку с черным чаем.

— Хотите подбавить туда капельку рома? — вежливо предложила миссис Доусон.

— Спасибо, не стоит, — ответил я.

— Ну да, вы ведь на службе, — кивнула она. — Может, джентльмен хочет? Или вы, мистер Поттер? Обычно-то вы не отказываетесь.

Поттер, которого ее замечание совсем не обрадовало, раздраженно сказал:

— Только когда у меня болит грудь из-за тумана.

— Номер двадцать седьмой! — громко сказал я. — Девочка по фамилии Флинн.

Миссис Доусон снова потрогала свой пучок и рассеянно оглядела малышей.

— Вспомнить надо… Которая тут двадцать седьмая?

— Вон она, мамаша, — сказала Дотти, указывая на один ящик из-под апельсинов.

Она проворно подбежала к колыбели. Мы следили за ней, почти не дыша. Дотти вытащила младенца и повернулась к нам с довольной улыбкой:

— Ну вот, так и есть! Номер двадцать семь.

Ребенок тихо лежал у нее на руках. О том, что девочка не спит, можно было понять только потому, что она пошевелилась и слабо взмахнула в воздухе крошечным кулачком, как будто желая что-то схватить.

— Вы… уверены? — хрипло спросил Роуч.

— Ну да, конечно, уверена. Вот, видите… — Дотти задрала грязную рубашонку малышки и показала кусочек картона, примотанный к ножке бечевкой. — Я сама и написала ее номер. Я всех записываю, кто к нам поступает.

— Дотти у нас мастак по буквам. — В голосе миссис Доусон зазвучали нотки материнской гордости. — Выучилась в воскресной школе.

Я отставил кружку и подошел взглянуть на девочку. У нее были красивые голубые глаза, как у ее матери, но смотрела девочка безразлично. Такое выражение часто встречается на личиках брошенных детей, которых никогда не ласкали, над которыми никогда не ворковали матери. У миссис Доусон — я не сомневался — дети были заброшены двадцать три часа из двадцати четырех. Такие дети не плачут. Они уже поняли, что плач им не поможет. Меня переполнял гнев, но я понимал, что не имею права давать себе воли. Перевернув картонку, я прочел на ней каракули: «27 Флинн».

— Это она, — сказал я, обращаясь к Поттеру.

Чарлз Роуч поднялся. Он являл собой внушительное зрелище: солидный джентльмен с серебристыми бакенбардами, в парчовом жилете, с золотой цепочкой от часов. В этих грязных, переполненных яслях он казался Юпитером, который вот-вот свершит свой суд. Миссис Доусон встала и испуганно расправила складки на платье.

— Мы забираем мою внучатую племянницу и немедленно уходим отсюда, — объявил мистер Роуч.

— Как? — спросила практичная Дотти.

Вопрос был уместным. До стоянки кебов ребенка придется нести на руках. А так как в Уайтчепеле никаких стоянок кебов нет, возможно, нести ребенка по улицам придется далеко. О том, чтобы путешествовать с младенцем в омнибусе, не могло быть и речи — мы привлекли бы к себе ненужное любопытство.

— Прошу вас ненадолго отпустить с нами Дотти, — обратился я к миссис Доусон. — Она понесет малышку… Мы хорошо заплатим.

Глаза Дотти засверкали, но ее мать язвительно заметила:

— Так мы скоро разоримся. Я гораздо больше трачу на их одежки и прокорм, чем мне выделяет приход!

Мистер Роуч понял намек и полез во внутренний карман со словами:

— Позвольте, мадам, возместить ваши расходы.

Несмотря на его саркастический тон, миссис Доусон осталась невозмутимой. Рука ее взметнулась, как змеиный язык, и выхватила протянутый им банкнот.