Оксана Обухова - Немного страха в холодной воде

Родина милого мужа Васи. Через пятнадцать километров покажется погост с его могилкой…

Присматривает ли Матрена за могилой родного брата? Хорошо ли?..

Вася-то Матрену шибко любил. Сестра младшая, единственная, всегда лучший кусок оставлял — баловал. Если на заводе наборы заказные раздавали, всегда баночку-другую консервов откладывал — приедет в Москву сестричка, в деревню дефицит заберет, детишек и родителей побалует…

А уж как радовался, если сестра с семьей в столицу наезжала! Старался лишний день выходной взять, сводить племянников на аттракционы да в планетарий. Сестре с покупками помочь.

…Промелькнул за окнами «жигулей» поворот на прямую дорогу до Парамонова. Надежда Прохоровна повернулась всем телом и долго, пока та не скрылась, смотрела на дорожную промоину в густом подлеске, что вела в деревню…

Улыбнулась. Вспомнила, как, бывало, снимали они тут с Васей чистую обувку, вешали ее на шнурках через плечо и шли до Синявки босиком. Чтоб, значит, на той стороне неглубокой речки ноги обмыть, носочки городские надеть и чистым гоголем — по деревенской улице…

Весело шагали. Предвкушали радость встречи и застолье. На Васе связки сушек-баранок бусами висят, обе руки тяжелые котомки со столичными вкусностями оттягивают — конфеты фабрики «Бабаевская» и «Красный Октябрь», пряники, консервы…

У Надежды в котомках припасы полегче — чай «Три слона», подарки-тряпочки, мыло душистое, земляничное, хорошие папиросы для деда…

А то в деревенском продмаге какие вкусности? Слипшиеся конфеты-подушечки и полосатые крыжовниковые? Простые баранки городским деликатесом были! Вася связками, как новогодняя елка гирляндами, обвешивался!

Попозже такими гирляндами туалетную бумагу везли. Майонез, копченую колбаску, сосиски…

А что было, когда мясорубку матери в подарок доставили! Не описать. Такая роскошь.

Когда же это было? Надежда Прохоровна прищурилась — в пятьдесят девятом, кажется. Или уже после Никиты-кукурузника?..

Совсем память плохая стала. Радость-гордость, с какой свекровь приняла подарок, в память врезались — каждое слово благодарности и умиления Аграфены Васильевны помнила. Помнила, как та слезинки в уголках глаз платочком утирала, как соседки на городскую диковинку приходили посмотреть, да в каком порядке… Не забылся даже вкус тех первых котлет, что из мясорубки получились, а не рубились, как прежде, сечкой в корытце! Год только забыла.

А в каком году впервые салат оливье сделала для деревенского застолья, а? По сути, первый салат в деревне был, раньше кроме винегрета ничего мелко не крошили… Когда же это было? Ведь дед еще жив был… Все нос от миски воротил, яркий свекольный винегрет из поселковой рюмочной в пример ставил: мол, бледненький какой-то винегретик у тебя, невестка, поди, невкусный, пресный…

А попробовал — полмиски своротил. Докторской колбаски Надежда в оливье не пожалела, майонезом щедро полила, мягоньких яиц деревенских для беззубого деда в достатке накрошила…

Надежда Прохоровна вспомнила то застолье и усмехнулась. Полмиски дед умял, а спасибо не сказал. Упертый был — винегрет для русского мужика, да под самогоночку, завсегда лучше, острее будет! Нам эти ваши городские выкрутасы вроде бы и ни к чему.

Щи да каша — пища наша, огурец на тарелку целиком положил и — хрусти на здоровье, луком закусывай!

Но майонез каждый раз из Москвы ждал. Не говорил, но ждал. Надя с Васей везли из столицы стеклянные баночки под железной крышкой с пряной килечкой, Аграфена Васильевна загодя кастрюльку вареных яиц готовила, закуска получалась — объедение! Как раз для вредных беззубых свекров.

И на поминках свекру не просто черным хлебушком рюмку накрыли, а с килечкой… Как сам любил.

— А в Парамоново тоже обещали газ подвести, — отвлек водитель пассажирку от воспоминаний. — Говорят, земли вокруг Парамонова пустуют, будут там какой-то завод строить. То ли консервный, то ли битумный…

Диапазон местечкового сарафанного радио поражал размахом. От консервирования до битума распространялся.

Надежда Прохоровна не отвлеклась на комментарии, повернулась к окну и погрузилась в мысли. Как-то встретит ее Матрена? Десять с лишком лет ни слуху ни духу…

Обиделась, поди, когда Надежда в последний раз приезжала, да помочь как следует не смогла — руку правую только-только из гипса вынула и на продленный больничный лист к вдовой золовке мотнулась. Про перелом говорить не стала, не привыкла, чтоб жалели, да, видимо, зря. Подумала Матрена, что не хочет невестка в ремонте коровника помогать, городскую белоручку корчит…

Глупо получилось. Обе гордые, оправдываться негораздые…

Глупо.

Да жива ли еще Матрена?

Жива, наверное. На десять лет младше, живет на свежем воздухе, без магазинных пестицидов, на парном коровьем молоке…

Надежда Прохоровна вздохнула и крепко стиснула ручку новой плетеной сумочки. А как назад прогонит?! Как — накопила за прошлые годы обиды и, чего греха таить, в маразм впала?

Бывает ведь…

Отбивать телеграмму о приезде Надежда Прохоровна не стала не из страха и гордости. Почти не из страха. Подумала — незачем селянку в горячее время от работы отвлекать. Раньше ведь, бывало, Матрена как готовилась — за десять дней избу скрести начинала! Поросенка, кур под нож пускала! Частушки новые в тетрадочку записывала, блеснуть, чтоб, значит, перед городской родней народным парамоновским творчеством.

Певунья была. Певунья и плясунья. Дед вечно за сбитые на гулянках каблуки корил…

Городская бабушка тихонько улыбнулась. Найти бы ту тетрадочку заветную, да Арнольдовичу привезти, тот, мужик головастый, профессор, придумает, кому показать — прославится Парамоново забористыми прибаутками…

Окружную дорогу баба Надя помнила плохо и вздрогнула, когда, вынырнув из чистого светлого бора, жигуль попал на самый берег. Обрывистый, высокий, все озеро как на ладошке…

Впереди, на той стороне, показалось Парамоново, и сердце сжалось! В горле комок надулся, как будто вся кровь из съежившегося сердца туда перекочевала…

Живая деревенька… Живая, действенная…

Машина подъехала ближе, и от иллюзии действенности остался — пшик.

Надежда Прохоровна закусила губу: один дом заколочен, второй, третий… Дальше не видно. Матренина изба крайняя с этой стороны.

— Остановитесь здесь, — попросила шофера хрипло и, придерживая ватными руками сумочку, выбралась наружу.

Родимый Васин дом. Почти такой же. Яркая зеленая краска облупилась кое-где, повисла чешуйками, но все еще нарядная. Наличники белеют, на ставнях выпуклые деревянные цветы — их еще дед резал, кто-то недавно подновил… В палисаднике пышные флоксы ароматы источают, под ними желтый песик с жесткой шерсткой беснуется.