Оксана Обухова - Немного страха в холодной воде

Но тут сама струсила. Не смогла представить, как расскажет все Матрене, как посмотрит ей в глаза, как дальше здесь гостить останется…

Уехать, что ли? Прямо сейчас встать с лавочки, наврать, что позвонили из дому и надо срочно выезжать?..

А как сама на себя в зеркало смотреть потом будет? Как каждое утро с собой глазами в зеркале встречаться станет?! «Единожды солгав…» Один раз струсив…

Нельзя уехать. Утаив правду, оставлю в этой деревне Матрену, уже привыкшую спать с двустволкой у кровати, фермеров, прячущих детей за крепким забором…

Что делать?! Как поступить?!

Безжалостно, но правдиво? Или предусмотрительно, Матрену и сидящих взаперти детей жалеючи?

Господи, вразуми и направь! Кого пожалеть, что предпочесть, тут полуправдой не отделаться. Тут — статья в дровах лежит.

В кармане тихонько, а Надежде Прохоровне показалось — бешено! — подпрыгнул в треморе мобильный телефон. Загудел негромко и мелодично, призвал к общению. Бабушка достала сотовый, взглянула на дисплей…

Муровский подполковник не кстати образовался. Совсем не кстати!

Надежда Прохоровна нажала на кнопочку с изображением зеленой телефонной трубочки и буркнула:

— Алло. Здорово, Михалыч.

— Надежда Прохоровна! — пробираясь сквозь плоховатую связь, довольно завопил Суворин. — Здравствуйте! Как у вас дела?!

Надежду Прохоровну всегда раздражала манера говорить с пожилыми людьми как с тугоухими придурками. Орут, понимаешь ли, в телефон, как будто с оглохшим маразматиком беседуют, нет чтобы различий в возрасте не подчеркивать — с женщиной, бестолочь, как-никак разговариваешь. (Тем более обидно, что уж кто-кто, а Сергей-то Михалыч должен знать, что с головою у бабы Нади полный порядок.)

— Нормально, — буркнула Надежда Прохоровна.

— А я почему-то подумал, что-то случилось, — нелогично расстроился Суворин, этой зимой горячо обещавший, что отплатит бабе Наде за поимку серийного убийцы любой монетой[1].

— Да вроде бы разрешилось все уже. На тормозах.

— Ну, ну, — опять воодушевился подполковник. — Может быть, расскажете, что там у вас «на тормозах» отъехало?

Надежда Прохоровна вкратце выложила теперь уже почти смешную историю с «цыганской путаницей», Суворин в нужных местах учтиво похихикал (причем Надежда Прохоровна снова почувствовала себя слегка второсортной бабкой), но в результате высказался так:

— Это дело оставлять нельзя. Отправитесь в обратную дорогу, встретите какого-нибудь из поселковых коллег… Зачем вам неприятности?

— А зачем тебе лишнее беспокойство?

Резонный вопрос.

— Никакого беспокойства, Надежда Прохоровна! — обрадованно воскликнул не любивший оставаться в должниках подполковник. — У меня в тех местах хороший знакомый на хорошей должности в областном управлении сидит — один звонок, и все недоразумения разрешатся!

Надежда Прохоровна поупиралась для приличия, подполковник деликатно понастаивал… Так и не придя к общему знаменателю, простились сердечно.

Надежда Прохоровна положила телефон в карман и, тяжко вздыхая, пожалела, что Суворин объявился так не вовремя. В момент, когда мысли шагали вразброд, когда никакого решения еще не было принято, но идея об обращении за помощью к Михалычу уже бродила на задворках.

Муровский подполковник — мужчина толковый и вдумчивый. Если попросить его вмешаться в судьбу знакомого человека, может поспособствовать.

Но нужно ли кому в Парамонове вмешательство толкового и вдумчивого мента… Может быть, оставить все как есть?.. Матрена позабудет о двустволке, детишки постепенно выйдут играть на улицу…

Ага! А как только поблизости детский, можно сказать, «спецприемник» организуется, все сызнова начнется! На Павлова и его детдомовцев всем миром с испугу накинутся!

Может быть, сходить к Аркадичу посоветоваться? Он тут во всем мужик заинтересованный…

Успеется. Надежда Прохоровна поняла: устала так, что просто не готова к серьезному разговору с кем бы то ни было! Голову и душу раздирали противоречия, и нужно время, чтобы это переждать. Успокоиться, продумать все еще раз не торопясь, на свежую голову.

Баба Надя поднялась с лавочки и медленно, оттягивая встречу с золовкой, побрела к ее дому. Авось удастся не поддаться настроению, спокойно выдержать Матренин взгляд и виду не подать, насколько все тут плохо. Ужасно. Разрушительно для тихого течения парамоновской жизни.

Устала.

Уснула Надежда Прохоровна на удивление легко. Может быть, усталость помогла, может быть, ромашковый чай с майским медом, но, войдя в комнату Матрениной дочки, собираясь, кстати сказать, еще разок на треклятые снимки поглядеть, до стола так и не дотопала. Опустилась на кровать, посидела минуточку и сама не заметила, как голова склонилась на подушки.

Проснулась ранним утром и очень удивилась, обнаружив себя укрытой одеялом на разобранной постели.

Наверное, Матрена как-то изловчилась, подумала с ласковостью. Или сама, не открывая глаз, устроилась.

Тихонько так, чтобы не скрипнули пружинки, Надежда Прохоровна встала с кровати и пошла доделывать то, на что вчера не хватило сил. Достала из выдвижного ящика стола все фотографии Карпыча; согрела себе чаю и отправилась пить его на улицу, за столиком у палисадника.

Неяркое солнце уже немного разогнало утренний туман. Ноги немножечко зябли, Надежда Прохоровна грела руки, сжимая ими большую чашку, и, еще не проснувшись как следует, рассматривала две нечеткие фотографии, на которых Федор Мухин был снят в одежде бабы Глаши. Глядела и понимала: что-то в них еще осталось неясным. Что-то спряталось в чернющей мути, скрылось за размытыми пятнами: прищурься, напрягись — увидишь.

Сыщице-любительнице бабушке Губкиной очень хотелось верить, что там, за пятнами, скрывается НАДЕЖДА. Не все еще потеряно, стоит только поднапрячься и хорошенько подумать, все можно еще исправить! «Разрулить»!

Ведь для чего-то существует поговорка «И волки сыты, и овцы целы»?!

Так почему бы не для этого случая?! Давай, давай, Надежда Губкина, проснись, включи мозги на полную катушку! Спасай деревню, избавляй от страхов!

…Мозги проснулись на пятнадцатой минуте напряженных уговоров. Включились сразу, подкорректировали зрение, и оно подарило дивное изменение ракурса на последнем фотоснимке: туманное пятно вдруг превратилось в угол сарая, подтянуло к себе некую размытую полоску на заднем плане, и общий вид улетающей наискось фигуры обрел неопределяемую доселе устремленность к конкретной цели.

И это устремление вернуло бабе Наде радость жизни. Мозги заработали в почти танцующем воодушевленном ритме, каждое па ловко вписывалось в спасительный для всех рисунок! Хотелось громко известить деревню — НАДЕЖДА ЕСТЬ!!