Светлана Алешина - Одного поля ягодки (сборник)

Мальпер возвращался в курительную, значит, и мне следовало туда срочно вернуться.

Ночь спускалась на город вместе с падающим снегом.

Этель зажмурилась. Ей казалось, что она находится в сказке, немножечко страшной, но ей хотелось верить, что будет хороший конец.

— Неужели все это правда? — спросила она вслух. — Кому-то надо меня убить? Но за что?

— Украсть, — поправил ее Пенс. — Это разные вещи. Украсть и потребовать выкуп.

— Все равно непонятно, — вздохнула Этель. — И немного неожиданно. Мой отец, конечно, богат, но ведь не Крез же!

Она стояла у окна. Ночь тут очень отличалась от парижской. Было темно, и огней почти нет — улицу освещал только одинокий фонарь на углу и этот восхитительный снег.

— Какие же вы счастливые! — вырвалось у нее. — Каждый год видите это чудо!

— Я больше люблю весну, — хмуро сказал Пенс, куда более озабоченный судьбой Сашки. — Весной тут тоже нормально.

Этель почувствовала, что его мысли далеко, и тихонько уселась в углу, взяв в руки журнал.

— Ты очень волнуешься за нее? — тихо спросила она, выбрав момент, когда Пенс поднял на нее глаза.

— Ты о ком?

— О Саше.

— Да, — вздохнул Пенс. — Но ничего не могу с ней поделать. Эта девчонка, Этти…

Этель заметила, как его глаза мгновенно изменились — в них появилось восхищение и любовь, Этель незачем было себя обманывать.

— Так вот, — продолжал Пенс, — эта противная девчонка обожает рисковать, понимаешь? И ее работа — не причина моих постоянных волнений. Потому что, если даже она будет работать библиотекарем, она и там найдет что-нибудь «остренькое»!

Я быстрыми шагами вошла в курительную.

Атмосфера там была, мягко говоря, напряженной. Мальпер стоял, облокотясь на полку камина, и быстро, нервно курил.

— Простите, — пролепетала я, проходя к своему креслу. — Что-то случилось?

Он кивнул.

— Большая неприятность, моя девочка! Очень большая!

Продолжения, увы, не последовало. Все молча курили, и я почувствовала себя лишней в их обществе.

— Если это секрет, не говорите.

— Да нет, — вздохнул Мальпер. — Это вряд ли секрет. Просто я только что узнал о смерти своего приятеля, которого мы ждали сегодня в гости…

Он посмотрел в окно и сказал:

— Простите за испорченный вечер. Думаю, сейчас уже очень поздно. Нам пора спать. Спокойной ночи.

С этими словами он поцеловал руку мне и Элен, кивнул Лео и вышел из комнаты.

— Да уж, — покачала головой Элен. — Пойду за ним. А то он на грани нервного срыва.

Мы остались вдвоем с Лео.

— Мы не самая приятная компания для девицы, — грустно пошутил Лео. — Остался только я, но вряд ли я заменю в вашем сердце того очаровательного молодого человека, с которым в данный момент коротает вечер моя Этель. Вы, кстати, его не ревнуете?

— Нет, — соврала я, постаравшись придать своему лицу беспечный вид. — Мы с Пенсом просто друзья детства.

— А мне показалось, что нет. Наверное, мне с моими романтическими иллюзиями свойственно ошибаться. Вот и вас я бы нипочем не отнес к разряду детективов. Вы образованны, умны, чисты — что вы делаете на этой грязной работе?

— Зарабатываю деньги, — улыбнулась я. — Всего лишь. У каждого ведь свой бизнес, не правда ли?

— Бизнес у каждого действительно свой, но бизнес — грязная штука, — развел он руками, поднимаясь. — Уже поздно, и вы устали. Позвольте я провожу вас в вашу комнату.

Обрубок вышел из бара. Вернее сказать, выполз. Его состояние любой назвал бы свинячим, да и сам Обрубок признавал, что он напился до чертиков.

Возле фонаря он остановился, с удовольствием нащупав в кармане все еще толстую пачку денег.

— Эх и козел этот Жаба, — пробормотал он. — Деньги есть — ума не надо!

На душе у Обрубка было весело и тепло. Он даже попробовал напеть пару строчек из последнего хита про «Солнышко», но получилось у него это как-то жалобно и глупо.

Подойдя к дому, он остановился. Ему ужасно не хотелось, чтобы такой чудный вечер так быстро закончился. Можно было вернуться, снять какую-никакую «цыпочку» и порезвиться еще.

Он уже почти решился на это, но ему мешало то, что он отвратительно держался на ногах и его немного тошнило.

— Пожалуй, все-таки лучше лечь. Повеселиться я смогу и завтра, — рассудил он и направился к дому.

Из тени вышла фигура. Он увидел только эту дурацкую шапку, похожую на ту, которую и сам купил для прикола в магазинчике «Готика», — черная шапка на лицо с тремя дырками для глаз и рта.

Потом он увидел револьвер, нацеленный прямо ему в грудь.

— Что… — начал он, недоуменно поднимая глаза на незнакомца, но договорить не успел.

Боль горячей волной обожгла его изнутри, в глазах потемнело, и он, пытаясь ухватиться скрюченными пальцами за воздух, как за жизнь, повалился на белый, только что выпавший снег.

Его последняя мысль была дурацкой: «Я не успел повеселиться».

В комнате царил полумрак. Я включила торшер и пригласила Лео войти.

Он усмехнулся.

— У тебя сейчас такой вид, как будто я тебя соблазняю, — заявила я, — но на это ты можешь не рассчитывать. Я соблазняю строго по пятницам.

— Когда умирают дураки? — рассмеялся он.

— Воздаю должное твоему интеллекту, — буркнула я. — Сегодня не пятница и ты останешься жив. Только принеси даме чай с молоком. Потом посвятим несколько минут сладостной беседе.

— Звучит многообещающе, но, может быть, лучше принести даме вина?

— Нет, — отрезала я. — Даме хочется чаю с молоком. И, пожалуйста, не подливай туда цианистый калий!

Он ушел, а я осталась наедине с собственным портретом.

— Ну, милая, что мы будем с тобой делать?

Девочка на картине улыбалась мне, немного прищурившись. Она смотрела на солнце. Я очень хорошо помню этот момент — мы с папой стоим в парке, и вдруг появляется этот парень. Длинный и нескладный, в черном берете, нахлобученном на светлые кудри. Он идет по аллее прямо на нас — и вдруг останавливается, замерев с таким выражением, что я ему улыбаюсь растерянно. Папа тогда испугался и прижал меня к себе. Я для него только ребенок десяти лет, не более. Ребенок, нуждающийся в защите. Этот незнакомец кажется ему страшным человеком. А мне — нет. Я разглядываю долговязую фигуру с интересом. Он подходит к нам, присаживается передо мной на корточки и говорит:

— Ты хоть знаешь, как ты прекрасна?

— Что вам нужно? — спрашивает папа.

— Я хочу ее запомнить, чтобы нарисовать, — объясняет он и протягивает папе узкую руку с длинными пальцами. — Меня зовут Андрей. Андрей Лушин. Говорят, я неплохой художник. Ваша девочка — настоящее произведение искусства. Лишнее доказательство, что никакой художник не сможет сравниться с господом богом в части совершенных творений.