Светлана Алешина - Одного поля ягодки (сборник)

— Которые у меня пропали, — развела руками Галина. — Но это вроде из другой оперы, да?

Лариков чувствовал себя близким к помешательству. То, что этой даме казалось понятным, Ларикову напоминало какое-то безумие.

— Стоп! Давайте по порядку. Вы услышали разговор вашего мужа по телефону. С кем он говорил?

— Откуда я знаю? — развела женщина руками.

— Хорошо, — обреченно согласился Лариков. — Тогда о чем он говорил?

— Об этой девке. Сказал, что она в городе и находится в гостинице «Словакия» скорее всего. И еще сказал такую странную фразу, что, может быть, не стоит этого делать, потому как это очень грязное дело. А тот, с кем он говорил, кажется, что-то обидное ему сказал, потому что Иван покраснел как вареный рак. И я ушла. Ой, я забыла! Он тому мужику, с которым разговаривал, милицией пригрозил! Сказал, что ему все надоело и он идет в милицию. Это перед тем, как трубку шваркнуть!

— Так, — Ларчику стала немного понятнее ситуация. — Вы все это рассказали Ванцову?

— Да, я всем это рассказала, только они на меня так смотрят, будто я все это придумала, чтобы себя выгородить, а на самом деле я его убила в припадке ярости. А револьвер этот выкинула и не желаю говорить куда!

Она нервно зажевала губами, явно справляясь с острым желанием выразить свои мысли на более близком ей народном языке.

— Чем занимался ваш муж?

— Торговлей, — передернула она полными плечами. — Чем же еще сейчас можно заниматься, чтоб с голоду не подохнуть?

— А чем он торговал, чтобы не подохнуть?

— Да всем! Сигаретами, водкой, продуктами, но это поначалу. Потом он стал бытовой техникой заниматься. Фирма у него. Напрямую товар из Франции. Там и косметика, кстати, была!

«Из Франции, — отметил про себя Лариков. — Похоже, наши отношения с Францией перерастают из дружеских в родственные. И все крутится вокруг господина Мальпера?»

— Фамилия Мальпер вам ничего не говорит?

— Так это ж тот мужик и есть, с которым мой муж работал, — удивилась женщина. — Я его только пару раз видала, Иван меня стеснялся. Что я — баба из коммуналки как была, так и осталась! Ни кола ни двора, что называется. Все богатства от мужа… Хотя картины-то были моими, между прочим!

— Да погодите вы о картинах! — взмолился снова Лариков, предчувствуя, что сейчас эта дама снова сведет весь разговор к этим совершенно ему неинтересным картинам, отвлекаясь от более насущной проблемы. — Давайте лучше о делах с Францией поговорим!

— Так с картин все и началось, — развела женщина руками. — Вы думаете, откуда мой Ванька такие деньги огреб, чтоб дело начать свое?

Я успела обойти уже всю гостиную, а Лены все не было.

Впрочем, куда больше кофе мне хотелось узнать о местонахождении картин Лушина.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого нет — только я, и следить за моими действиями некому, я спустилась в небольшое подвальное помещение.

Здесь было чисто и сухо и по углам стояли какие-то ящики. Ящики были самые разные — от малогабаритных до огромных, но один более всех привлек мое внимание.

Он был узким. И обитым железом. Очень старый ящик, отметила я, тщетно пытаясь его открыть.

— Этти! — услышала я сверху голос Лены. — Ты где?

Я затаила дыхание. Мне не хотелось, чтобы она видела меня здесь.

— Этти!

Позвав меня еще, Лена вышла из гостиной.

Надо было возвращаться, пока она не объявилась снова.

Быстро взбежав по ступенькам, я хлопнула дверью туалета по дороге и, как ни в чем не бывало, уселась на прежнее место.

Стоило мне только устроиться с невинным видом, как дверь за моей спиной тихо открылась.

— Ну и где наш кофе? — спросила я, не оборачиваясь.

В мой висок ткнулось что-то холодное, и вкрадчивый голос тихо сказал:

— Я же предупреждал тебя, Этти! Разве я тебя не предупреждал? Тебе надо было принять это во внимание, но ты очень самоуверенная девочка и решила действовать по собственному усмотрению, так? А ведь ты сама накликала на себя беду, милочка! Теперь молчи и следуй за мной.

— Я закричу, — пообещала я.

— Не стоит, Этти. Право, не стоит. Я ведь могу нечаянно, от испуга, спустить курок… Ты ведь знаешь, как это бывает, — от неожиданности мои пальцы соскользнут, раздастся выстрел, и вон та прелестная картина окажется испачканной, Этти! И знаешь чем? Твоими собственными мозгами!

На мои глаза, прежде чем я успела обернуться, была напялена темная и тугая повязка, и сильные руки, сопротивляться которым я почла бесполезным, рывком подняли меня с кресла.

— Подождите, какие картины?

Галина посмотрела на Ларикова недовольно. Что он, в самом деле, не может ее выслушать?

— Мои картины, — терпеливо, как ребенку, объяснила она.

— Вы художница?

— Вы что! — возмутилась Галина. — Никакая я вам не художница! Просто у меня были картины. Я и не знала, что они стоят столько… Мне их наш сосед подарил. Его, как и вас, Андреем звали. Только он погиб.

— Какой сосед?

— По коммуналке. Мы раньше жили на Парниковой, дом восемь. Возле Борисова оврага. Три семьи — и один унитаз, короче. Полная чаша скандалов и склок. Знаете, что такое коммуналка?

— Представляю, хотя никогда там не жил. Так что произошло?

— Значит, Иван тогда работал грузчиком в овощном, а я продавщицей. Иван — он ведь из деревни только-только приехал, поэтому там мы и ютились вместе с моей мамой-покойницей, царствие ей небесное. А помимо нас жил еще этот Андрюша со своей женой, только жена-то вот в тот момент от него и ушла… Дочку забрала и ушла. Надоело ей в нищете жить. Андрей один остался и все время рисовал. Он славный был парень, тихий такой… И говорить с ним было легко. Только вот картинки свои он все в ящики складывал, а ящики в комнате не помещались, и он их в коридор вынес. И эта зебра Елизавета Фридриховна…

— А что за Елизавета Фридриховна?

— Третья соседка. Немка из поволжских. Аккуратистка была до тошноты! Она начала фырчать, что Андрей ей весь коридор этими ящиками заполонил — ногу ей поставить негде, а у нее, между прочим, ребенок, и так далее! Да и кто это вынесет, когда воняет масляными красками? Андрей тогда очень огорчился, тем более что ее мальчишку он любил. Да дети-то ни при чем, так ведь? И как раз за два месяца до пожара он вдруг меня останавливает и говорит: «Галя, хочешь, я тебе свои картины отдам?» А у самого глаза какие-то странные, блестят… Как у наркомана. «Что ты, — говорю, — куда я с твоими картинами-то? Мне их и деть некуда…» А он говорит — да у вас же есть загородный домик! Я рассмеялась — одно название, а не домик! «Тебе что, наша фрау мозги проела?» — спрашиваю его. Он молчит. «Нет, Галя, просто я жить не буду. А картины жалко. Я уж так решил — половину тебе, а половину дочке отдам. Только ты их у себя подержи до поры до времени и никому не говори о них. Пусть моя девочка потом их получит». Как-то он говорил странно, будто и не сомневался, что за его спиной смерть стоит. Может быть, просто предчувствовал ее? Молодой ведь еще был! Ладно, я согласилась. Отвезли мы этот ящик к нам, вернулись — да вот тут нас и расселять начали. Дом вроде бы решили сносить. Мы тогда получили квартиру в Солнечном — там жить никто не хотел, потому как бериллиевый завод рядом, а мне все равно было. Куда наша фрау-мадам съехала, не знаю, а Андрей пока еще там оставался. Да так навечно и остался…