Светлана Алешина - Странница в ночи

— А зачем тогда бесчинствовать? — поинтересовался Лариков, заинтригованный моими размышлениями вслух. — Просто уничтожить нельзя?

— А он уверен, что копии этого завещания нет? Я лично в этом тоже не уверена… Значит, бедняге осталось только избавляться от конкурентов. Вообще-то я бы проверила, какие личности в последние два месяца приобрели международные паспорта…

— Он не может претендовать на то, что ему не принадлежит! — остановил мои домыслы Виктор Сергеевич. — Состоянием Шлендорфа может завладеть только человек с фамилией Баринов или Шлендорф. Если нет завещания, подтверждающего права наследования другим человеком. Ты же не станешь подозревать Володю Баринова в убийстве собственной бабушки, а Никиту — в убийстве матери?

— Нет, не стану. Никиту я не видела, а Володя показался мне слишком нерешительным для такого рода деяний… Кроме того, если предположить, что Антонину Ивановну еще был какой-то резон убивать и сделано это было куда более завуалированно, то какой смысл был избавляться от Татьяны, которая не могла ни на что рассчитывать?

Я сегодня имела честь беседовать с вдовой Петра Шлендорфа и выяснила, что у этого самого Шлендорфа не было детей, а сам он уже давно помер от злоупотребления спиртным. Саму же Нину Ивановну я подозревать отказываюсь по причине полной неосведомленности в вопросе наследования и неспособности к кровопролитиям. Да и под описание этого вашего парня в «титанике» она никоим образом не подходит — женщина культурная, пожилая и в дурацких майках не разгуливает. Единственное, что я могу предположить…

«Я могу предположить…»

Но предположить-то я могу, а как проверить?

Мысль заставила меня вскочить и повторить это вслух:

— Да, предположить я могу, но проверить?!

— Что? — обернулись они ко мне, и этот вопрос прозвучал у них в унисон.

— Так, мелькнула одна слабенькая догадочка, даже и не догадка, а скорее версия, требующая проверки и тщательного рассмотрения. Но сначала я поведаю вам то, что я узнала о Шлендорфе и Баринове.

Я рассказала им все, делала это очень подробно, немного гордясь собой. Закончила я словами:

— И мне почему-то кажется, что Потырин знал о наследстве, — то есть у него мелькнула подобная фраза в разговоре с дочерью, только тогда это наследством еще не было, потому что Вильгельм Шлендорф был жив, но вот какие планы вынашивал Потырин, не знаю. Надо будет мне поговорить с Людкой, она это может знать получше меня. Не было ли у Потырина попыток съехать за кордон? Нине Ивановне он о таковых планах не говорил ничего, но если пошарить в архивах, возможно, что-то обнаружим. И вот еще что мне непонятно — судя по свидетельствам очевидцев, так сказать, преступлений, этот парень просто дня прожить не может без майки «Титаник»! У него это как смокинг или представительский пиджак. Если предположить, что он стоит за всеми этими преступлениями, тогда почему это я не была удостоена великой чести лицезреть его именно в этой майке? Уж на все сто процентов два гамадрила в масках напрочь связаны с «Шлендорфами» всех мастей и рангов, а я точно помню, что среди моих гостей никого в подобной майке не было!

Они предпочли молчать. А я продолжала:

— Второе — эти хмыри прекрасно знали, что у тебя, Ларчик, есть пресловутая розовая папка. Заметь — я не знала, а они? Ты же объявление не давал! И в конце концов — почему их было двое?! Куда второй потом исчез? Его убил напарник?

Мои слушатели содрогнулись от подобного моего «зверского» предположения.

— Ну, и что ты предлагаешь?

— Ни-че-го. Я думаю, Ларчик, понимаешь? Вот когда я все это обдумаю, я предложу что-нибудь. А пока… Надежда только на Людку и ее архив. Чует мое сердце, собака зарыта именно в далеком прошлом. «Но где снега былых времен», одним словом!

— А что это за Людка у тебя такая? — поинтересовался Лариков.

— Однокурсница. Она работает как раз в этом самом университетском архиве и, если склонить ее к должностному преступлению, будет рада нам помочь.

В том, что мне удастся ее склонить к преступлению, особенно должностного характера, я не сомневалась — Людка по натуре была барышней авантюрной. Осталось дело за малым — найти ее, но вот это уже было сложнее, учитывая летнее время. Без Людки же я не стала бы рисковать — во-первых, потому, что рыться в архивах я не люблю, а во-вторых, я вообще не думаю, что найду там что-то без ее участия. Скорее всего, у меня от обилия бумажек заболит голова раньше, чем я переберу несколько листочков.

— Ладно, попытаюсь ее найти, — махнула я рукой. — Может быть, тогда я выясню что-то и о загадочной личности Потырина. И как это я сразу не подумала про архив?

Впрочем, в последнее время у меня сложилось стойкое убеждение, что в этой компании думаю только я. Лариков пребывает в нирване, Виктор Сергеевич — в растерянности, и только Александра Сергеевна Данич мыслит, мыслит и скоро неизвестно до чего домыслится!

Они переглянулись, и Ларчик нахально заявил:

— Слушай, а в ее рассуждениях есть крупица здравого смысла! Я и сам не могу понять, почему этот «титанист» убил Татьяну?

Я подавила обиду — пусть продолжают относиться ко мне снисходительно. Ах, маленькая девочка! Ах, что она может!

Вот покажет вам «маленькая девочка», на что она способна, будете тогда знать!

Никита терялся в догадках, что же могло повлечь такую печальную кончину его матери — в голове бродили абсурдные мысли, ничего не проясняющие. Например, почему-то вспомнилось, как мать жестко сказала в ответ на робкий вопрос о брате и бабушке: «У нас никого нет, запомни это, Никита». И когда он все-таки собрался пойти на бабушкины похороны, мать странно и зло взглянула на него и процитировала:

— Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…

Поэтому на вопрос следователя, есть ли у Никиты родные, он только неопределенно передернул плечом и пробормотал:

— У меня где-то есть двоюродный брат.

Следователь, пожилой уже человек, удивленно поднял глаза и, заметив отрешенное лицо Никиты, крякнул. Черт его разберет, это новое поколение…

— Где-то? — переспросил он. — За границей, что ли?

Никита покачал головой:

— Зачем же? Здесь, в Тарасове.

— И вы не знаете, где он проживает?

— Знаю, но… Мама не хочет…

Он осекся. Комок подкатил к горлу, он судорожно вздохнул — или всхлипнул и поправился:

— Не хотела, чтобы я контактировал с ним. У них с бабушкой сразу не сложились отношения. Я видел бабушку только один раз в своей жизни, еще маленьким, и совершенно ее не помню.

— Ладно. — Следователь решил повременить с этой скользкой темой, несмотря на то, что ему были немного непонятны такие отношения.

Он посмотрел на Никиту. В красивых серых глазах парня поселилась боль. И ничего с этой болью не поделать — страшно жить, зная, что кого-то из твоих близких постигла такая ужасная, насильственная смерть! Парню не больше двадцати пяти — вся жизнь впереди, и вся она пройдет под этой черной меткой! Жалко-то как…