Светлана Алешина - Грех на душу

— Вас не удивило, что Пашкова убили? — поинтересовалась я.

— Скорее, огорчило, — сказала Кавалова. — Удивления особенного не было. Я же говорила, что такие люди плохо кончают. Наверное, он не расплатился с кем-то из шпаны, пожадничал, и его в отместку пристрелили.

— Вы поразительно прозорливы, — с уважением заметила я. — Отдаю должное вашему интеллекту. Пашкова, действительно, убили примерно по этим мотивам. Это сделал Горохов. Но не столько из-за денег, сколько от обиды. Оказывается, он знал Пашкова мальчишкой, и тот казался ему образцом мужчины. Но не смог, так сказать, удержать планку — за что и поплатился.

— Ну вот видите! — с удовлетворением сказала Эдита Станиславовна. — Самоуверенный дурак, вообразивший себя суперменом… Так нас подвести!

Она сокрушалась из-за «коварства» Пашкова так искренне, словно не она собиралась сама отправить его на тот свет, когда он будет не нужен.

— Хорошо, мы уже с мужем продумали, как избавиться от кузена, — доверительно продолжила Кавалова. — Правда, пришлось делать это днем раньше и в спешном порядке. Не оставлять же такую улику! Для всех Игорь Николаевич должен был быть далеко-далеко — в синем море… Пришлось срочно вызывать Бертольдова. Вместе с мужем они грузили на машину холодильник…

— Холодильник? — переспросила я.

— Ну да! У Пашкова стоял прекрасный холодильник. Увы, пришлось им пожертвовать. Однако игра стоила свеч. Кому пришло бы в голову осматривать холодильник, привязанный на крышу «Жигулей»?

— Вы спрятали труп в холодильник! — догадалась я.

— Вот именно! — торжествующе объявила Кавалова. — Он идеально там поместился. Правда, пришлось потрудиться, но, знаете, мой муж — физически очень сильный человек — хотя сразу этого не подумаешь, правда? И Бертольдова бог силой не обидел. Они прекрасно справились.

— И где же сейчас… этот холодильник? — с запинкой проговорила я.

— Ни за что не догадаетесь! — прищурилась Кавалова. — Он в надежном месте. Покоится в одном карьере, далеко отсюда. Все было тщательно продумано — мы сбросили холодильник в карьер, а Бертольдов пороховой шашкой взорвал один из склонов. Все засыпано толстенным слоем глины — никто и не подумает, что там погребен человек.

— Вот, значит, где вы пропадали чуть ли не целые сутки! — сказала я.

— Да, нам пришлось повозиться, — кивнула Эдита Станиславовна. — Но главной проблемы мы не решили… И тогда я решила рискнуть. Я прямо предложила Бертольдову заменить Пашкова. Сначала он заартачился. Сказал, что мы об этом не договаривались, что он не может… Пришлось напомнить, что ему вот-вот самому отвинтят голову кредиторы и что теперь он все равно соучастник и за скрытие трупа его по головке не погладят… В общем, после долгих препирательств он сдался. В принципе, он почти ничем не рисковал — все было продумано. Кто мог знать, что мой идиот-братец приютит своего беглого соседа? И опять-таки судьба была на нашей стороне. Вышло даже лучше, чем мы предполагали. У следствия есть убийца, и нам ничего не надо похищать — все само теперь плывет в руки. Немного терпения, и все, о чем мы мечтали, исполнится.

— Интересно, и о чем вы все-таки мечтали, Эдита Станиславовна? — спросила я.

Кавалова таинственно улыбнулась.

— О, у меня есть оригинальная идея, милочка! — сказала она проникновенно. — Я вернусь в Литву. Теперь это свободная страна, и там уважают богатых людей. У меня будет свой хутор. Но, знаете, не простой, а настоящее поместье! Где-нибудь на краю хвойного леса… Я заведу большое хозяйство. И еще буду много путешествовать. Поеду по Европе — Париж, Барселона, Венеция… Может быть, заведу себе молодого любовника, — хитро прищурилась она.

— Неужели у Адама Станиславовича было так много денег? — спросила я. — Но ведь вам еще нужно расплатиться со мной, с Бертольдовым…

— О, насчет Бертольдова не беспокойтесь, — сказала Кавалова. — Это не так обременительно, как кажется. Экстремалы так часто погибают! То парашют не раскрылся, то тормоза отказали… С Бертольдовым мы разберемся! Давайте лучше подумаем о нас с вами. Как видите, я была с вами предельно откровенной и рассчитываю на ваше ответное движение. Мы должны двигаться навстречу друг другу!

— Несомненно, — согласилась я. — До сих пор мы именно так и двигались, как мне кажется.

— Да, вы доставили нам массу хлопот! — призналась Кавалова. — Правда, муж сначала не принимал вас всерьез. Но я сразу поняла, что с вами нужно держать ухо востро. А уж когда вы похитили у меня фотографию из альбома — я поняла, что становится по-настоящему жарко!

— Неужели ваша девочка, Настя, была посвящена в ваши планы? — перебила ее я.

— Ну что вы! Как вы могли подумать! — с негодованием воскликнула Кавалова. — Это чистое, невинное дитя! Просто я строго предупредила ее, что она должна тут же сообщить мне о каждом, кто появится в квартире Игоря Николаевича…

— Понятно, — сказала я. — И когда вы узнали, что я появилась…

— Да, я поняла, что пора действовать, — просто сказала Кавалова. — Иначе вы бог знает чего натворите.

— Значит, вы платите мне за молчание? — задумчиво проговорила я. — Ну, а на тот случай, если я откажусь, у вас имеется план?

— Не хочу вас пугать, — заботливо сказала Эдита Станиславовна. — Но такой план есть. А в карьере места еще много…

— Но ведь может получиться так, что я сейчас дам согласие…

— А потом передумаете? — подхватила Кавалова. — Мы это предусмотрели. Мы лишим вас такой возможности. Вы должны будете написать расписку…

— Расписку? Какую расписку?

— Я все объясню, — сказала Эдита Станиславовна, поднимаясь. — Вы не могли бы принести листочек бумаги и ручку?

— Да, конечно, — сказала я. — Одну минуту…

Я побледнела. Внезапно у меня из головы вылетели и Эдита Станиславовна, и ее козни, и тот дьявольский договор, который она собиралась со мной заключить. Я вдруг поняла, что забыла выключить воду в ванной. Это была катастрофа. У меня не функционирует труба, которая ограничивает уровень воды, и поэтому нужно быть начеку, когда наполняешь ванну. Теперь там наверняка полкомнаты воды, и она продолжает прибывать. Сама ванная герметична, но стоит открыть дверь…

— Какая идиотка! — простонала я, бросаясь к ванной.

Добежать мне не удалось. Вдруг что-то обрушилось на меня сверху — тяжелое, как молот. Мне показалось, что голова моя лопнула, как мыльный пузырь, и я перестала существовать.

Первое, что я увидела, — белоснежную гладь укрывавшего меня одеяла. Но руки, вытянутые поверх этого одеяла, никак не могли быть моими — высохшие, бледные и неподвижные, как у покойника. К тому же в левую была вставлена толстенная стальная игла, перехваченная для надежности полоской лейкопластыря. От иглы вверх уходила прозрачная трубка, в которую что-то капало.