Светлана Алешина - Когда зацветет папоротник

— Это я считаю наиболее правдоподобным! — возразил Кряжимский. — Остальные еще… еще экзотичнее. А почему, собственно, это не может быть планом, раз уж мы решили, что ищем клад?

— Сергей Иванович, — сказала я. — У вас если одно выходит замуж за другое, то они рождают третье.

— Так это же закон жизни, Оленька! — воскликнул Кряжимский. — Только поэтому, может быть, она до сих пор и продолжается!

Я усмехнулась.

— Ладно, давайте дальше! — согласилась я.

— Дальше остается только выяснить, что отображает этот план, — сказал Кряжимский. — Судя по линиям на чертеже, по их извилистости и протяженности, я рискнул бы высказать предположение, что перед нами план какой-то пещеры. Согласны?

Ромка кивнул. Он слушал Кряжимского с невольным восхищением. Хоть Ромка и считал его занудой, но дань уважения его аналитическим способностям он, безусловно, отдавал.

У меня мелькнула одна мысль, и я поспешила ее тут же высказать, боясь забыть.

— Я, кажется, знаю, где может находиться ваша гипотетическая пещера! — воскликнула я. — Видите эти две фигуры, которые Ромка назвал спящими? У меня, правда, сложилось мнение, что они гораздо больше похожи на мертвых, чем на спящих. Обратите внимание на их позы и взаимное расположение. Во-первых, они лежат вытянувшись во весь рост и прижав руки к телу. Во-вторых, они находятся под углом друг к другу и их тела образуют как бы указательную стрелку. Куда она направлена?

Ромка склонился над картиной, приложил к середине угла между двумя телами линейку и провел на картине тонкую линию. Она прошла точно через хижину, нарисованную на островке под обрывом. И это несмотря на то, что и сам островок, а уж тем более хижина на нем были изображены очень мелко. Хижина вообще была размером с головку спички.

— Вот вам и ответ, Сергей Иванович, где искать вашу пещеру, — заявила я. — На острове, посередине этой реки.

— У меня есть вопрос, — сказал Ромка. — А какая это река?

Мы с Кряжимским озадаченно замолчали.

— Волга, — пожал он плечами.

— А почему Волга? — настаивал Ромка. — Я не понимаю! Тут же совсем маленькая речонка нарисована. Какая же это Волга?

— Нет, если мы придерживаемся версии, что клад спрятан Разиным, — сказал Кряжимский, — то это должна быть Волга. И если это действительно Волга — то коренная, а не водохранилище. И если вы это признаете, то поймете, как нам повезло. Ведь если бы клад был спрятан ниже по течению или, наоборот, выше — тоже на каком-нибудь островке, то вполне вероятно, что теперь он оказался бы затопленным и искать его пришлось бы на дне либо Волгоградского, либо Тарасовского водохранилища.

— А если мы вашей версии не придерживаемся? — спросила я. — Тогда?

— Тогда — Урал, — сказал Кряжимский.

— Или Дон, — добавила я.

— Или Днепр, — хихикнул Ромка.

— В таком случае, могу сказать вам совершенно точно, что это не Темза и не Рейн! — сказал Сергей Иванович и, обидевшись, отвернулся.

— Я вижу, у нас нет другого выхода, как только допустить, что это — Волга, — сказала я. — Придется тебе, Ромка, довериться интуиции Сергея Ивановича.

— А вот и не интуиции, — сказал вдруг повеселевший Кряжимский. — Я доверяюсь только логике и фактам и вам советую поступать точно так же. Видите эту птицу, посередине вверху? Она нарисована над противоположной стороной реки, где изображены какие-то холмы, верно?

— Ну! — сказал Ромка. — И что?

— И то! — отрезал Кряжимский. — Приглядись внимательно, что эта птичка держит в когтях?

Ромка склонился над картиной.

— Тут без микроскопа не обойдешься! — заявил он. — Но, похоже, этот орел поймал и держит в когтях какую-то змеюку.

— Ты совершенно прав! — воскликнул Сергей Иванович. — Птичка больше всего похожа на беркута, и поймала она действительно змею, хотя я что-то не помню, чтобы беркуты охотились на змей. Значит, этот рисуночек должен означать…

— Сергей Иванович, — перебила я его, — а разве эти орлы живут на Волге? Я где-то читала, что это крупная птица, таких я у нас что-то не видела.

— Сейчас на европейской части России их всего пар двадцать осталось, они давно уже в Красную книгу занесены, — раздраженно ответил Сергей Иванович. — Но картина-то наша датирована семнадцатым веком! А тогда этих самых беркутов было гораздо больше! Неужели не понятно?.. Перебила меня… И не такая уж, кстати, она и крупная, размах крыльев всего до двух метров.

— А что, бывают и больше? — удивленно спросил его Ромка.

— Не знаю! — буркнул Кряжимский, он был возбужден, лоб его покрылся капельками пота, а лицо стало красным, как после парной. — Так вот! Я не припомню, чтобы где-то было указано, что беркуты охотятся на змей. Если бы он был изображен, скажем, с лисой в когтях, или с ягненком, или зайцем, это бы полностью соответствовало реальности. А в этом случае я склонен рассматривать эту эмблемку как символическую и информативную. Я не сомневаюсь, что это — аллегория на жизненную коллизию, в которую попал изображенный на картине человек, а кроме того, указание на название местности, над которой изображен орел. А на Волге мне известна только одна местность, которая полностью соответствует этим двум условиям — холмы и змея. Это Змеевы горы, и между прочим, совсем недалеко от Тарасова. Вверх по Волге всего километров сто — сто двадцать.

Кряжимский посмотрел на нас с Ромкой с видом победителя и сказал:

— А вы говорите — Дон, Днепр, Темза, Амур! Это — Волга!

— Тем лучше для нас, — рассмеялась я, — далеко ехать не придется. Деньги на билетах сэкономим.

— Ну как ты можешь, Ольга! — возмутился Кряжимский. — Мы собираемся ехать за кладом — а ты говоришь о деньгах на билеты! Да я согласен заплатить любую цену! Это же окупится в любом случае!

— По-моему, вы заболели! — сказала я. — Вас лихорадит…

— Это только потому, что я знаю, на что мы можем наткнуться, если отыщем этот клад! — воскликнул Кряжимский. — А когда вы узнаете, то и вас начнет лихорадить! Пока вы сегодня ночью беззаботно спали, я попытался освежить в памяти некоторые исторические сведения, которые могут оказаться для нас полезными.

К сожалению, под рукой у меня было мало источников, только лекции двух наиболее известных в России историков — Соловьева и Ключевского, — но я нашел все, что мне нужно! Правда, хитрый Ключевский ограничивается самыми общими рассуждениями о крестьянской войне под предводительством Разина, занятый созданием образа царя Алексея Михайловича, как «добрейшего человека славной русской души». Естественно, не в интересах историка было писать о подавлении этим добрейшим человеком разинского бунта.

Зато у Соловьева вся эта история описана подробно, но главное — приводятся сведения о добыче, захваченной разинцами в городах, которые они брали. Особенно крупная добыча досталась Разину в персидском походе, когда он разорил берег от Дербента до Баку и достиг богатого персидского города Решта на южном побережье Каспийского моря, а потом принялся и за восточный берег моря.