Кейт Эллисон - Записки из Города Призраков

– Скукота, – отвечаю я. – Средний Запад. Полно толстяков.

– В твоей школе? Я думал, художникам положено голодать. – Он икает и корчит гримасу. Я смеюсь, мои пальцы вышагивают по песку к «Серому гусю». Тот факт, что у Остина обычные человеческие реакции, в частности, икота, по какой-то причине удивляет меня и поднимает мне настроение.

– Нет. Они сидят на траве и весь день едят «Велвиту» [13]. Даже не рисуют. – Я сбрасываю туфли, вскакиваю и начинаю кружиться, чувствуя, как тепло растекается по всему телу, остановиться не могу, и мне совершенно все равно, что подумает обо мне Остин Морс или кто угодно в Майами или в Мичигане. Мне на это абсолютно наплевать .

Несколько секунд молчания, а потом:

– Брюс говорил мне, что закрутил с Райной. – Остин поднимается с песка, берет ракушку и зашвыривает через один из пирсов в воду.

– Да. – Я смеюсь, тоже нахожу ракушку и бросаю ее. – Ты лучше скажи ему, чтобы в следующий раз он надевал перчатки, когда будет подкатываться к одной из моих подруг.

– А ты лучше скажи ей, чтобы она поменьше болтала. – « О-о-ох. Все внутри горит ».

Я игриво толкаю его.

– Да ладно. Моя девушка знает, что делает. Поверь мне.

– В этом случае, – он толкает меня, – можешь ты дать мне номер ее мобильника?

Я иду дальше, проигнорировав его последний вопрос – « Я действительно заигрываю с Остином Стивенсоном Морсом ?», – зарываясь ногами в песок, наблюдая за пеной, которую оставляют океанские волны, откатываясь от берега.

Мне нравится говорить с Остином Морсом, потому что нет в нем никакой глубины. Он наполнитель. Пух. Одна приятная глазу видимость. Я для него инопланетное существо – пазл, который еще только надо сложить. И есть что-то возбуждающее в подчинении себе такого человека. Эта власть, идущая от ощущения, что ты – девушка, знающая, что тебе нечего терять.

Когда я ловлю на себе его взгляд, что-то кружится у меня в груди, бурное и шипучее, как шампанское.

– Так… что ты думаешь о новом кондо? – Он встает и подходит ко мне, предлагая мне бутылку. – Крутой, правда?

Еще большой глоток, и мир начинает чуть покачиваться. Я хмурюсь, глядя на Остина.

– «Елисейские поля» – это мрак, – отвечаю я и понимаю, что язык начинает заплетаться. – Райна и я – мы называем этот кондо Городом призраков, знаешь? Только не говори отцу. Потому что он за него заплатил! – Я икаю, спотыкаюсь о камень, вновь пытаюсь покружиться.

– Вау, девочка. – Он ловит меня, прежде чем я плюхаюсь лицом в песок. – Может, нам пора забрать у тебя бутылку водки?

– Подожди подожди подожди. – Я поднимаю руку с выставленным указательным пальцем. Протягиваю к его губам. – Послушай, Ос-тин. Никто не поставит Ливи в угол [14]. – Я смеюсь, снова кружусь. – Ты видел тот фильм, да? Я знаю, он старый, но о-о-очень хоро-о-о-ший. – Что-то внутри отщелкивается, и дикое, пьянящее чувство вырывается из клетки. Я хватаю бутылку, прикладываю ко рту еще для одного глотка. – Так мы пойдем купаться или как ?

– Не думаю, что это такая уж хорошая…

Я не даю ему закончить.

– Ш-ш-ш. Это отличная идея.

Я направляюсь к волнам, стягивая платье вниз, обнажая черный кружевной бюстгальтер, который купила у французского изготовителя нижнего белья на Этси [15]. Остин застывает, наблюдая за мной. Я чувствую себя сиреной, истории о которых мама читала мне из «Одиссеи», словно прямо сейчас заворожила Остина Морса, стягивая платье вниз, ниже ребер, ниже пупка, с ягодиц, бедер, голеней. Я могу сказать, что он дышит по-другому – медленнее, глубже, – когда я поднимаю платье с песка, оставшись только в бюстгальтере и трусиках, и бросаю ему.

Дрожь поднимается по бедрам.

– Теперь ты, – объявляю я. – Пора мне увидеть тебя без рубашки.

– Но мой бюст не такой сексуальный, как у тебя, – шутит он, расстегивает единственную пуговицу, открыв грудь на дюйм. Подступает ко мне. Внезапно слышится вой сирен, яркие огни мигают за спиной Остина. Копы .

Остин оборачивается, его глаза округляются, полные ужаса. На мгновение он застывает.

– Черт. Одевайся, Оливия. Мы должны идти.

Он бросает мне платье. Я наблюдаю, как оно летит по дуге и приземляется мне на ноги. Подхватываю его, внезапно в замешательстве, испуганная. Допрыгалась. Папа меня убьет. «Нам надо спрятаться ».

– Спрятаться ? Не получится. – Остин подходит ко мне, поднимает платье, сует мне в руки. – Пошли, Лив. Не будем терять время.

Копы все ближе. Я отшатываюсь от него… пьяная, отчаявшаяся.

– Ты иди.

Он качает головой, словно не может поверить, что кто-то может быть такой тупой, а потом бежит к «Елисейским полям». Оборачивается еще раз, последний, чтобы крикнуть: «Давай!» Но фонари копов слишком близко, так что он прибавляет шагу. Я натягиваю платье через голову и наблюдаю, как тело исчезает в его тенях, все еще застывшее, а страх прокладывает тропу в тумане, который застилает разум. Завывания сирены все ближе, и, понимая, что ничего другого не остается, я ныряю под настил ближайшего пирса. Вжимаюсь в темноту, от избытка адреналина горит кожа, тело покалывает иголочками. Под пирсом воняет: чем-то рыбным и неприятным.

Патрульный автомобиль останавливается. Я задерживаю дыхание и замираю. Лучи фонарей приближаются. Коп щелкает языком, словно сзывает куриц, а не подростков. Я не могу допустить, чтобы они меня нашли: папа очень нервно воспринимает все, связанное со мной, особенно после того, как я вылетела из художественной школы.

Кра-а-ак . Что-то трескается у меня за спиной. Шаги. Чье-то дыхание. « Ох, дерьмо ». Горло сжимает. Я так напугана, что едва не подпускаю в трусы.

– Сигарета у тебя есть? – спрашивает грубый, хриплый голос.

Медуза, местная безумная бомжиха, стоит за спиной. Протягивает мне расческу с выломанными зубьями.

– Я дам тебе это. Бесплатно, за сигарету, – говорит она.

– Нет, – шепчу я, еще не придя в себя, осознавая, что это правда: моя сумочка осталась на песке, там, где сейчас бродят копы с фонарями. Дерьмо в квадрате. – Ничего нет.

– Ничего нет? Nada? [16] – Она спрашивает, глядя на меня темными, затуманенными глазами.

– Сюда, Том! – Это один из копов.

Когда фонари сдвигаются в нашем направлении, какой-то глубинный инстинкт прорывается на поверхность, и я бросаюсь в воду. Плыву в злых волнах, холод пронизывает тело, я ухожу под воду с головой и продолжаю плыть.

Когда поднимаю голову, я уже в пятидесяти футах от берега. Выкашливаю соленую воду изо рта, гадая, как скоро уйдут копы. Прибой сегодня сильный, океан чернильно-черный. Голос одного копа добирается до меня, как далекое бульканье, я вижу, как луч по воде смещается ко мне, снова ныряю, отплываю подальше, задерживаю дыхание, насколько могу.