Кармен Посадас - Добрые слуги дьявола

А где же была в это утро Фло? С кляпом во рту, связанная по рукам и ногам, загнана в самый темный угол сознания Мартина, побежденная единственной силой, способной ее сломить (что, кстати, случалось неоднократно). Сама Флоренсия называла эту силу «Величайшей Глупостью», а Мартин — влюбленностью, хотя в последнее время он уже не осмеливался произносить это слово.

Человек, подверженный приступам Величайшей Глупости, способен распознавать ее самые ранние симптомы: причуды, мании и суеверия, которые у каждого свои. У Мартина ранняя стадия Величайшей Глупости проявлялась в необходимости повторять имя любимой в самых различных вариациях. Раньше он так же обожал другие имена, но теперь для него существовало лишь одно. «Инес», — торжественно сказал Мартин, проснувшись в половине девятого. «Инес», — задумчиво произнес он, взглянув в зеркало и обнаружив на своем лице последствия бессонной ночи. «Инес», — отчаянно повторил он, решив, что должен пойти поговорить с хозяйками фирмы и отказаться от работы. «Инес», — сказал Мартин чашке кофе и крану с горячей водой, пакету корнфлекса и «Фейри ультра». Инес была повсюду, словно ему необходимо было кричать ее имя на всю Вселенную или, наоборот, повторять в одиночестве, наслаждаясь каждым его звуком, привыкая к ним: сначала колючее «и», потом «н», «е» и «с», и сводящий с ума взлет ударения.

Мартин шел медленно. Любовь живет в другом темпе, ей некуда торопиться. Флоренсия осталась с кляпом во рту в мансарде, и некому было подгонять его или поучать: «Что ты делаешь, Мартинсито? С какой стати отказываться от такой хорошей работы? Что ты от этого выиграешь? Подумай сам: разве эта женщина может ответить тебе взаимностью, идиот несчастный? Ты что, забыл, что она считает тебя самим дьяволом или, в лучшем случае, его помощником?»

Однако теперь Мартину ничто не досаждало, даже воспоминания, обычно сидевшие перед ним на барной стойке, как озорные мальчишки на заборе, и болтавшие ножками. Раньше они обязательно напомнили бы ему имена всех его прошлых любовных неудач (а их было немало даже для такого красавца такого возраста). Ana, Amalia, Berta, Bruna, Carmen, Cora, Dina, Diandra… — вот эти катастрофы в алфавитном, порядке (можно классифицировать их по датам или степени разрушительности)… Eisa, Elisa, Fanny, Greta и, наконец, Хельга с ребенком, которого он никогда не видел. Мартин даже не знал, какого он пола, но теперь этому ребенку должно быть около тринадцати, и, может быть, у него такие же светлые глаза и такая же улыбка, как у самого Мартина. Или — кто знает? — возможно, он вовсе и не похож на отца внешне, но вместо этого так же, как Мартин, подвержен Величайшей Глупости и скоро начнет губить себя, доверяясь людям, очарованным лишь его внешней красотой.

Однако сейчас Мартину никто не читал нотаций — ни Фло, ни воспоминания, — и он был счастлив, а потому и красив, как ангел, если только ангелы бывают влюбленными («Эх, стоп: эти волосы а-ля Мефистофель… нужно было снова перекрасить их в свой цвет. Хотя ладно, есть вещи поважнее, так что можно побыть пока брюнетом. К тому же ведь именно в таком виде я познакомился с Инес. В общем, хватит нести взор, нужно пойти в офис и распрощаться с ними раз и навсегда».)

Дорога в «Гуадиана Феникс филмз» была приятна, и Мартин решил отправиться туда пешком. На этот раз с ним не было сумки для покупок, поэтому он шел, засунув руки в карманы и тихонько, мечтательно насвистывая. Мартин думал о своем и не замечал влюбленных вздохов стольких женщин, знавших его в лицо, — соседок, которые, также, как донья Тересита, были способны устроить наводнение исключительно ради того, чтобы он явился на помощь со своим английским ключом. С Мартином всегда происходило одно и то же. Чувства, пробуждаемые им в женщинах, исчезали также быстро, как легколетучие химические вещества, испаряющиеся при первом контакте с воздухом, словно их любовь к нему не могла выдержать даже первого раунда боя с действительностью. «Какое-то проклятие», — подумал Мартин: пускай он ничего не смыслил ни в химических веществах, ни боксе, но слишком часто приходилось наблюдать подобное явление в своей собственной личной жизни. Мартин никогда не мог понять, почему, когда женщины сходили по нему с ума, он сам ничего к ним не чувствовал, но стоило все-таки выбрать одну из них, и — раз! — вся любовь к чертям собачьим (прости, мама, я хотел сказать «насмарку»). Список неудач можно было продолжить: Гортензия, Герминия, И… вполне возможно, этот ряд пополнит еще и имя Инес. Однако Мартин, уже обнаружив в себе симптомы ВГ (Величайшей Глупости), надеялся, что на этот раз все будет иначе: по-настоящему и навсегда. И какое совпадение, что он как раз дошел до буквы И — такой замечательной, не похожей на все остальные!

«Бедный малыш Тинтин, ты, видать, в бабку пошел», — заметила однажды няня, мама Роса, когда Мартину было двенадцать лет и он был прекрасен, как принц из сказки. «Точь-в-точь как бабушка Магдалена, прямо беда… и погубишь себя, как она», — добавила няня, с невыразимой тоской гладя Мартина по красивой головке, похожей на голову девушки с фотографии, которая стояла у его отца на тумбочке рядом с кроватью. О ней говорили исключительно шепотом, и Мартин знал лишь то, что его бабушка по отцу умерла в молодости и какой-то нехорошей смертью, потому что, когда он заговаривал об этом, мама Роса начинала что-то бормотать, креститься и в конце концов говорила: «Нет, нет, малыш, не спрашивай» — и осыпала его поцелуями со словами: «Бедный Тинтин, точь-в-точь как донья».

Мартину так и не удалось ничего добиться от мамы Росы, зато он узнал кое-что от тети Росарио, сестры его матери. Однако та, будучи ревностной католичкой, не только цедила слова сквозь зубы, но и изъяснялась иносказательно. Едва ли что-то можно было понять из следующего рассказа.

«Да, мой мальчик, это очень грустная история, и все проклятая красота виновата», — произнесла тетя, подняв глаза к небу, словно благодаря его за свое полное уродство и две бородавки на лице, уставившись на которые, Мартин спросил: «А что же произошло, тетя Росарио?» «Тебе не следует этого знать, мой мальчик, но не забудь, что я тебе сейчас скажу, — добавила она и с бесконечным состраданием продолжала: — Слушай же: любая красота — любая! — все равно что горная круча, понимаешь меня? Это бездонная пропасть, как тот обрыв на мысе Бурь, к которому запрещено приближаться, помнишь? Красота так же опасна, только в большинстве она губит других, тех, кто влюбляется в вас, красивых. Но иногда гибнете и вы сами — из-за своего безрассудства. Понимаешь, мой мальчик? Это просто справедливая плата за то, чем господь Бог одарил вас».

Мартин ничего не понял, однако намного позже, когда Фло рассказала ему (конечно же, потихоньку) историю о бабушке Магдалене, аллегория с пропастью стала ему более понятной. По словам Фло, необыкновенной красоте бабушки в их семье приписывали все несчастья и в особенности ужасный скандал, случившийся из-за ее любви к двоюродному брату. Тот соблазнил ее и уехал в Бразилию, оставив Магдалену, привыкшую к безусловному обожанию, в величайшем недоумении. Однако красавица была уверена, что в конце концов он вернется. К счастью, муж не узнал об ее измене, именно поэтому его выводило из себя то, что Магдалена целыми днями сидела у окна на верхнем этаже, глядя на приходящие в порт корабли. Она ждала своего возлюбленного с упрямым нетерпением, не понимая, почему жизнь обошлась с ней так жестоко.