Анна Малышева - Алтарь Тристана

– Ну да, – уныло ответила Александра. – Сам знаешь, куда они ведут, намерения эти… Мошеннический-то план я разгадала… Но лишь частично, не полностью, вот что мне помешало понять его! Ну почему я сразу не сообразила взять вторую справку! Ведь речь шла о наследстве, и я должна была учитывать всех наследников! Как я могла свалять такого дурака!

Скульптор протянул руку:

– А покажи! Справка у тебя? Никогда не видел, как такие бумажки выглядят…

Александра раскрыла сумку, висевшую на спинке стула, и протянула сложенную бумажку. Пока Стас читал, она нашла и присоединила к ней вторую справку:

– Вот, полюбуйся. Когда я это прочитала, мне открылась вся картина… До этого я расчистила от лжи и недомолвок лишь половину и думала, что вижу все! Но главное оставалось скрытым, и я страшно ошиблась…

Даже сейчас она ощутила на своих плечах стылый воздух церкви, как в тот день, когда получила вторую справку.

…Народу не было вовсе, лишь за синтезатором, у ног статуи Святого Антония Падуанского, сидела женщина в наброшенном на плечи пальто и, подбирая мелодию, вполголоса разучивала гимн. Стоя в ризнице возле конторки, Александра следила за перелистываемыми страницами большой приходской книги. Отчего-то ее томила мучительная жажда – она то и дело украдкой облизывала вдруг пересохшие губы.

– Вот, – словно издалека донесся приглушенный голос настоятеля.

В тот день он оказался в церкви, и Александра даже не удивилась этой удаче, без которой она не получила бы справки. Для художницы наступил один из тех моментов, когда она, ведомая интуицией, шла напролом и обстоятельства складывались в ее пользу.

– Кажется, это. Нина Брониславовна Ткачук.

– Да… – чуть слышно вымолвила Александра.

– Родилась 19 апреля 1963 года… Крещена 20 июня того же года… Это все?

Остановившись, священник вопрошающе смотрел на женщину. Александра сглотнула слюну. «А лгала, что не имеет никакого отношения к этой церкви! Ее тут крестили!»

– Нет, нужно узнать еще кое-что… О другом человеке. – Она подняла на священника взгляд и не отвела его. – Правда, у меня мало сведений… Только год рождения и имя…

…Стас протянул ей выписку обратно:

– И что ты этим доказала?

– Главное! Что Ирина – дочь Нины! – Художница бережно сложила обе справки и вновь спрятала их. – Настоятель перерыл для меня все приходские записи о крещении за восемьдесят пятый год. К счастью, я вспомнила, как при нашей первой встрече Ирина мельком упомянула свой возраст, в том контексте, что рано-де карьеру бросила! Проверил всех родившихся тогда Ирин… И нашел среди них ту, чьей матерью была записана Нина Брониславовна Ткачук! Я едва на ногах устояла, когда услышала это! Хотя предполагала, что права в своих догадках. Так терзать друг друга могут только самые близкие люди!

– А что эти бабы задумали? Зачем морочили голову старику и скрывали, что они мать и дочь? – недоумевал Стас. – И как он вообще не знал, что Ирина его племянница?!

– Вероятно, он интересовался ею так же мало, как самой Ниной. Та жила на окраине и до самого последнего времени не общалась с Гдынским. Может быть, вовсе не знал, что у Нины есть дочь, а может, не соотнес этот факт с появлением в квартире «жены Ивана», тем более у Ирины другая фамилия, Митрохина – очевидно, отцовская. Но суть аферы мне стала полностью понятна! Разыграно нагло, как по нотам. Законный наследник самоустраняется со сцены, уехав работать за границу. Поскольку он, в силу разных неприятных обстоятельств, не может приехать к отцу, начинается трагифарс. Является его мнимая жена. Она наводит свои порядки, выбрасывает мнимую соперницу из дома, всячески напоказ (и явно переигрывая!) с нею враждует, препятствует общению отца и сына. Нина подыгрывает ей, наводя Гдынского на самые худшие опасения. Старика загоняют в угол: в конце концов, он должен будет выбрать, кому из них все отписать. Не то Ирине, которой не доверяет, – чтобы все досталось сыну, не то Нине, которую терпеть не может, – чтобы имущество осталось в семье. Каждая вроде бы тянула одеяло на себя, а, по сути, результат был бы одинаковым. В любом случае все доставалось им… Кого бы он ни выбрал! Обе хуже, что называется.

– Ну, так оно и вышло! – усмехнулся Стас, с интересом выслушавший историю. – Одна из них все и получила, теперь поделится с дочкой. Разве можно было чему-то помешать? И в чем тебе раскаиваться?

Александра с досадой взглянула на него поверх чашки, поднесенной к губам:

– Досталось, да не той!

– То есть, они все же были не заодно?

– Вначале, безусловно, были! – кивнула женщина. – Разумеется, это целиком план Нины. Она была очень обижена на родителей за то предпочтение, которое они оказывали Марии, старшей сестре, отдав ей квартиру в центре, дачу, а ее саму обделив самым несправедливым образом. Думаю, все эти годы Нина мечтала о реванше. В восемьдесят третьем году Мария родила сына, но ребенок умер, не прожив и месяца. Нина говорит, что помогала сестре ухаживать за мальчиком, когда их привезли из роддома… Не знаю уж, к чему свелась эта помощь, мне страшно представлять некоторые вещи, хотя я давно живу и многое вижу… Если младенец слабый, а мать нездорова, то чужие недобрые руки могут сделать многое, сделав очень мало…

– Ты думаешь, она… – Стас прищелкнул языком, не закончив фразы.

Александра медленно опустила ресницы:

– Я знаю лишь, что мальчик не прожил и месяца. Вскоре после этой трагедии Мария с мужем уехали на Урал – на место работы Гдынского. Там у них в конце того же года родился уже вполне здоровый сын, который впоследствии дожил до тридцати, это уж точно. Но мать была безутешна. Она погрузилась в свое горе, и тогда, будучи в отъезде, и создала свой «алтарь тристана».

– Почему Тристана-то? – поинтересовался Стас. Рассказ завораживал его, как ребенка, у него даже рот приоткрылся, до того он внимательно слушал.

– Думаю, это перевранное «алтаре тристецца», «алтарь печали», – художница пожала плечами. – Ни единого Тристана в этой истории нет, как нет и Изольды. Мария умерла в Москве, в восемьдесят пятом году. В том же году Нина родила дочь. Вероятно, отношения с мужем у нее не сложились, или же мужчина ограничился тем, что дал ребенку свою фамилию. Но ситуация после смерти старшей сестры оставалась в пользу Гдынского. Тот получил все и воспитывал сына в прекрасных условиях. Нина маялась с дочерью в комнате на окраине. Характер у нее отнюдь не кроткий. Она ждала реванша… И пора пришла, когда Иван уехал, а Гдынский тяжело заболел.

Женщина замолчала, следя за тем, как Стас шарит по карманам куртки, достает сигареты, закуривает. Она вспоминала свои ощущения во время первой встречи с Гдынским. Тогда в самой атмосфере квартиры было нечто невыносимо напряженное, натянутое, словно струна. «Или нить паутины, – уточнила про себя Александра. – Нити двух паутин, в каждой из которых сидело по пауку и каждый был готов схватить жертву. Пауков они мне и напомнили тогда, Нина и Ирина, обе одинаково, хотя были такими разными! Ирина – утонченная, нервная, Нина – грубоватая, приземленная, кажется, вовсе без нервов. Два паука и одна добыча, уже загнанная, бессильная, но все еще питающая слабую надежду на освобождение…»