Лариса Захарова - Браслет иранской бирюзы

Потом догадался. Теперь у нее семейный дом, где вряд ли будет место престарелому другу.

«Вот и мне так нужно,— уныло подумала она.— Чего тянуть? Девять лет... Возьму на воспитание ребенка. Мальчика. Устрою семейный дом и поставлю точку. Ради чего мы мучаемся?»

«И что это я разговорился про Агату Кристу? Мне о ней как раз помалкивать надо...» — думал он, дотягиваясь до пластикового пакета, полчаса назад принесенного из машины и теперь охлаждавшегося в тенечке. Достал оттуда крахмальную салфетку и принялся раскладывать по бумажным тарелочкам фрукты — спелую черешню, персики, груши.

— По-моему, пора подкрепиться,— сказал он, приглашая ее к импровизированному столу. И надкусил грушу. Сок некрасиво пополз ему на подбородок. Ее вдруг замутило.

— Я не собираюсь исповедоваться или нести повинную,— начал адмирал жестко, присаживаясь в кресло и хозяйским жестом приглашая Быкова занять место у письменного стола.— Но я не хотел бы... Прежде всего я хотел бы оградить, с одной стороны, Александру Эдуардовну, а с другой стороны , вас от лишних служебных усилий и, если хотите, от напрасных нравственных потерь. Я убежден: вещь в доме! Нет, я не знаю, где бирюза. Но убежден, это прекрасно знает сама Александра Эдуардовна.

— Не думаю, что она способна на злые розыгрыши. Зачем?

— Как вам сказать? — адмирал уставился в одну точку.— Александра Эдуардовна — женщина непредсказуемых поступков.

— Чего ради? Чтобы не отдавать деньги, взятые в долг? — продолжал сомневаться Быков.

— Не-е-ет. Этого она себе никогда не позволит.

— Оттянуть сроки платежа? Как это вяжется с ее заявлением, что встреча с покупателем уже назначена?

— Да нет же. Просто... Александра Эдуардовна привыкла привлекать внимание окружающих. И если она вдруг почувствовала, что теряет это качество... Концентрировать на себе все — от любви до любопытства или от любопытства до любви...— Адмирал уныло задумался. Почему всегда Сашуре так нужны внешняя респектабельность, видимость бонтона? За теми масками, которые постоянно надевала на себя эта женщина, он не мог, даже за долгие годы, проведенные с ней рядом, разглядеть подлинность ее натуры. Он чувствовал — одежда, обстановка, квартира, дача, машина, теперь вот семейный дом — все предназначено для того, чтобы заслонить от окружающих то скромное положение, которое, по мнению Александры Эдуардовны, она занимает в жизни. Порой Альберту Петровичу приходила мысль о том, что, не будь он на виду, вряд ли бы она уступила его ухаживаниям. Любила ли она его все эти годы? Или ей было просто лестно иметь рядом человека в высоких чинах и званиях?

До обмена он приезжал к Александре Эдуардовне на неделю-другую и откровенно отдыхал от большой и шумной семьи сына. Он мог бы и вовсе переехать к ней, но ему было всегда неприятно сознавать, что Александра Эдуардовна жаждет официоза, то есть регистрации брака. В ее-то возрасте! Не просто быть рядом, потому что иначе нельзя, а... Опять стремление к мишуре, к созданию видимости. С каждым годом Альберт Петрович все больше понимал, что регистрация брака не принесла бы им ничего, кроме несчастья. Стоило ему пожить у Александры Эдуардовны более трех недель, как он чувствовал, что «семейная» жизнь начинает тяготить ее. Разумеется, она старалась, чтобы у них все было «по-настоящему». Готовила обеды, без конца чистила и холила его парадный мундир, непременно требуя, чтобы он надевал его, когда они выбирались в театр, в концерт или в гости. И все же. он видел, что она делает это как бы через силу, создавая видимость семейного очага и всегда внутренне готова переключиться на что-то более увлекательное. Посиделки с преферансом, например...

Естественно, всего этого адмирал не стал рассказывать следователю. Однако то, что дама его сердца натура сложная и противоречивая, подчеркнул неоднократно. Но Быков решил, что адмирал способен завести его в такие непроглядные дебри, из которых уже не выбраться ни к браслету, ни к похитителю, поэтому деловито спросил:

— Как могла оказаться у скромной иномашинистки столь ценная вещь? Если она действительно ценная?

Адмирал проговорил нехотя:

— Да, конечно, сорок тысяч она не стоит, но тридцать наверняка. Если прежний денежный курс перевести на нынешний и накинуть все изменения цен на золото за прошедшие годы. Можете мне верить, я сам эту бирюзу покупал. Это мой подарок. Ей тогда исполнилось сорок. Но никто не давал ей больше двадцати восьми.

— Вам, наверное, неприятно, что Александра Эдуардовна решила продать подарок?

— Разумеется,— ответил адмирал,— но что поделаешь, жизнь есть жизнь. Коль так складывается...

— Вы столько лет вместе... Разве вы не могли бы предложить ей материальную помощь?

— ...Не мог, она бы не приняла.

— Но почему? Вы же фактически ее муж...

— В том-то и дело, что нет. Не муж. И она мстит мне за это. В том числе и щепетильностью. А может быть, и этим обменом.

Да, да, это именно так, уже про себя повторил адмирал, вспоминая тот вечер, когда его ни с того, ни с сего пригласили на семейный совет, где он никакого голоса не имел — решать, съезжаться молодым с матерью или нет. И только теперь отчетливо понял, зачем: она ждала, чтобы, присутствуя при этом разговоре, он прикинул, каково им будет встречаться после обмена, не снимать же, в самом деле, квартиру как потерявшим семейный контроль любовникам и броситься в ноги с предложением руки и сердца. Но он этого не сделал, тогда последовал обмен. И только теперь Альберт Петрович спросил себя — действительно, как ему быть? Оставить ее на старости лет одну? Нет, это совершенно невозможно. А может быть, все-таки жениться? Но как к этому отнесутся его внуки? Да и самому на старости лет не очень-то хочется очутиться под каблуком. Альберт Петрович продолжил свой разговор с Быковым.

— Я понимаю состояние Инны, особенно Виктора. Быть под каблуком у жены, это куда ни шло... Но оказаться под пяткой у тещи, да еще когда сам в жизни уже кое-чего достиг, утвердился, согласитесь, это невозможно. Однако самое страшное в другом. Рано или поздно зависимое положение родителей поймет их сын Викентий... Впрочем, асе это к пропаже браслета прямого отношения не имеет...

— Скажите, кажется, только дочь и зять Тронских не вызывают у своих близких недовольства. Кстати, что за человек этот зять и надолго пи он сюда заходил?

— Я вообще впервые оказался с этими людьми, так сказать, в одной компании. Работал за рубежом, знал их очень мало. В лицо, как говорится. Рассмотри я их там, а не сегодня, послушав их суждения, я бы советовал Александре Эдуардовне держаться от таких людей подальше. Немудрено, что их уже больше никуда не посылают, и давно. Что же касается зятя Тронских, я видел, что он пришел со всеми, но как уходил, не видел.