Роберт Пайк - Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…

Она лежала на кровати и плакала, уткнувшись в покрывало. Халат ее распахнулся, а босые ножки свесились с кровати. Но ей было безразлично. Все кончено… Он… он ушел. И все ушло. И теперь, когда он ушел — хотя она не слышала, как за ним хлопнула дверь, — она поняла, насколько безрассудно было с ее стороны ожидать, что он ей сразу поверит. Слепо, без всяких вопросов. Это бесчеловечно. Ни одна женщина не может этого требовать от любимого мужчины. В конце концов, что он о ней знает? Ничего. Совсем ничего. Обычно влюбленные проводят время в поцелуях и болтовне о всяких пустяках. Они хорошо изучают черты лица любимого человека, знают, как он дышит, как целует, как вздыхает. И больше ничего, ничего существенного. Не знают внутреннего мира человека, а это наиболее важно. Так как же она смеет упрекать его? И не надо забывать о его карьере, так много значащей для него. А теперь, когда он неожиданно узнал, что его невеста по уши увязла в деле о таинственном убийстве, как же ему не думать о своем будущем… о том, что теперь станут шептать за его спиной? Даже если все и окончится благополучно. А у него повышенная чувствительность к этому. Он ведь происходит из хорошей семьи. Может быть, за всем этим стоит его семья, его отговаривают, нажимают на него. Его чопорная мамаша или папаша с недовольным, злым лицом…

Рыдания Евы возобновились с новой силой. Теперь она считала себя черствой эгоисткой, не имеющей ни капельки чуткости, зверем, а не человеком. Он ничего не может поделать со своей семьей и бессилен помочь Еве в ее положении. Он просто обыкновенный мужчина… такой дорогой… такой любимый… Она прогнала его, и больше нет надежды на счастье. У нее нет никого и ничего на свете, кроме этого сердитого, ужасного маленького инспектора.

Доктор Скотт разжал кулаки и опустился на кровать рядом с Евой. Полный раскаяния и любви, он тесно прижался к ней.

— Я люблю тебя. Милая. Я люблю тебя. Прости, милая. Я не хотел тебя обидеть. Поцелуй меня, Ева, я люблю тебя.

— О, Дик, — плакала Ева, крепко обняв его за шею.

— Ради бога, ничего не говори. Мы вместе обо всем подумаем. Обними меня крепче. Поцелуй меня, любимая.

— Дик…

— Если ты хочешь, чтобы мы завтра повенчались…

— Нет. До тех пор, пока все… все…

— Хорошо, милая. Как ты хочешь. И пожалуйста, больше не волнуйся.

А немного позже Ева спокойно лежала на кровати, а он сидел рядом. И только прохладные пальцы доктора все время двигались: он гладил ей виски, пульсирующие кровеносные сосуды, успокаивая, усыпляя ее. Но красивое лицо доктора, склонившееся над ее растрепавшимися волосами, было печальным и озабоченным…

— Трудность этого дела, — жаловался Эллери в четверг днем Терри Рингу, — в его невероятной неустойчивости. Оно как пчела, перелетающая с цветка на цветок. За ним никак не угонишься.

— Ну, что еще там случилось?

Терри смахнул пепел со своего розово-лилового галстука, повязанного на рубашке винно-красного цвета.

— Ах, черт бы его побрал, кажется, я прожег свой галстук!

— Между прочим, зачем вы носите такие ужасные рубашки, Терри?

Они остановились на маленьком мостике в саду Карен Лейт.

— Ваше оперение в последнее время стало чересчур ярким. Сейчас сентябрь, дружище, а не весна.

— Идите вы к черту, — вспыхнул Терри.

— Вы избрали своим идолом неудавшуюся кинозвезду?

— Я вам сказал, убирайтесь к черту. Ну, что у вас сегодня на уме?

Эллери бросил в воду маленький камешек.

— Я сделал одно открытие, которое очень волнует меня.

— Да?

— Вы знали Карен Лейт, по крайней мере в последние дни ее жизни. Я считаю вас большим знатоком человеческих душ. Как по-вашему, что это была за женщина?

— Я знаю о ней только то, что было напечатано в газетах: знаменитая писательница, около сорока лет от роду, довольно хорошенькая, если вы вообще любите такие постные физиономии, умна, как дьявол, и столь же таинственна.

— Мой милый Терри, я хочу знать ваше личное мнение о ней.

Терри внимательно разглядывал плавающую в пруду золотую рыбку.

— По-моему, она сплошная подделка, фальшивка.

— Что?

— Вы хотели знать мое мнение. По-моему, она форменная фальшивка. Я никогда бы не доверил ей вставной челюсти моей покойной бабушки. Низкая душонка, внутри грубая, как последняя шлюха, а снаружи дьявольски тщеславная. А мыслей у нее не больше, чем у громкоговорителя.

Эллери с восхищением взглянул на него.

— Мой драгоценный собеседник. Вот это характеристика! Но она правильная.

— Счастье доктора Макклура, что он так легко отделался от нее. Если бы они окрутились, он бы начал лупить ее кулаком по морде самое большее через три месяца после свадьбы.

— Доктор Макклур скорее принадлежит к школе Лесли Говарда, чем Виктора Мак-Лагена, и тем не менее ваше предсказание могло оправдаться.

— Если бы док не был в понедельник днем на борту «Пантии» за тысячу километров отсюда, я, пожалуй, подумал бы, что это сделал он.

— Да, гидропланов на борту «Пантии» не было, если вы именно на это намекаете, — сказал Эллери. — Нет. По-моему, беспокойство доктора скорее связано с Евой, чем с погибшей невестой.

Он долго и пристально разглядывал дно пруда.

— Хотел бы я знать, что именно его тревожит.

— Я тоже, — сказал Терри и поправил галстук. — Ну, ладно, давайте выкладывайте, что там у вас. Что вы узнали?

Эллери очнулся от задумчивости и закурил сигарету.

— Терри, вы знаете, кто в действительности была Карен Лейт? Я вам сейчас скажу: паразит. Особый вид живого монстра. Редкостный экземпляр сосуда зла, который бог создал в виде существа, носящего юбки.

— Вы будете, наконец, говорить или нет? — нетерпеливо перебил его рассуждения Терри.

— И что больше всего меня удивляет, так это следующее: как она могла в течение стольких лет концентрировать на одном человеке свою зловредную деятельность? И при этом постоянно находиться в страхе. Это просто невообразимо. На это способна только женщина, обладающая бешеной злобой и исключительной способностью молчать. Я не знаю, что кроется за этим. Могу только догадываться. Я думаю, что много лет назад она любила Флойда Макклура.

— Но это только одни догадки, мой друг.

— Любовь, не имевшая взаимности… Да, это могло быть причиной.

— А, ерунда! — сказал Терри.

Эллери пристально всматривался в свое отражение в пруду.

— А потом, это преступление. Даже зная о том, каким чудовищем была Карен, само преступление остается загадкой.

Терри возмущенно надвинул на глаза светло-серую фетровую шляпу и бросился на траву.

— Вот любит поговорить! Вам бы выставить свою кандидатуру в Конгресс.

— Я осмотрел все помещение наверху, фигурально выражаясь, со стетоскопом в руках. Я проверил железные решетки на окнах эркера. Это солидные железные прутья, вмонтированные в бетон. Никаких изъянов. Все на своем месте. Ни один из прутьев не заменялся в последнее время. Нет, никто не мог ни войти, ни выйти через эти окна, Терри.