Светлана Храмова - Контракт

Придерживая небрежно запахнутое пальто, Митя медленно, даже слегка пошаркивая, преодолел крыльцо в несколько ступенек, вошел в открытую Майклом дверь, пересек холл, стараясь не глядеть в сторону до блеска отполированного черного «Steinway», по затейливо изогнутой лестнице, по сочному бордо пушистого ковра поднялся, наконец, к себе в номер.

Подъем дался нелегко, но ведь второй этаж всего… табличкой обозначен, как первый, а ноги стопудовые, будто переход через Альпы совершает, куда это годится! Он теперь попросту боялся пошевелиться, боялся новых видений. Тараканами заползающих, проникающих отовсюду! В памяти, как по команде, возникли улыбающиеся китайские и корейские музыканты в белых майках с тесемочными горловинами, стайкой сбившиеся перед жеребьевкой, числом они явно превосходили европейцев. Впрочем, Митя хорошо знал, что русскую пианистическую школу все еще называют лучшей в мире, но уже известно — воля к победе у восточных конкурентов куда сильнее. Умеют сконцентрироваться в нужный момент, выносливы, терпеливы, вымуштрованы. Но какое это имеет значение? Сделать для победы все, что в его силах, он просто обязан. Он сделает. А сейчас — думать о чем угодно, но не о музыке. К черту конкурс! — до завтра, по крайней мере.

Он вдруг осознал, что не может отвлечься. Так начинается невроз, так сходят с рельсов. И эта комната с голубой мебелью раздражает его. И вид из окна, где застывшие деревья кажутся вклеенными в голубоватую синеву горного пейзажа. Он в изнеможении лицом вниз повалился на широкую и преувеличенно гладкую кровать, преодолевая настойчивое желание спуститься в холл и крепкими пальцами, неторопливо пройти еще раз первую часть фортепианного «Концерта» от начала и до конца.

Нет, нет и нет! Постоянно заниматься — разновидность тика, никакой необходимости тревожить клавиши по пустякам. Одно необходимо — расслабиться наконец, уснуть без снов и видений. Снова и снова считал он до десяти, но заполошная бодрость изводила душу, отменяла любые усилия. В конце концов сухое треньканье телефона отвлекло от настойчивых попыток забыться. Митя судорожно схватился за бликующую пластиковую соломинку для связи с большой землей: SOS! Ему не нравится эта гостиница на отшибе, он комфортабельно оторван от реальности, только и всего! И официант по утрам смотрит каким-то странным изучающим взглядом, словно собирается писать его портрет, а метрдотель подчеркнуто, надоедливо, дрессированно вежлив. И зачем эта подчеркнутая вежливость, зачем? Он сорвался в трубку, он почти кричал, не делая пауз.

Спокойный, как всегда, голос Исидоры Валерьевны вклинился в этот монолог отчаяния, останавливая истерический разгул сознания выпестованного ею ученика:

— Митя, подчеркнутая вежливость неизмеримо лучше любого хамства. Я тебе это и раньше говорила. Как твои дела, как жеребьевка?

— Меня дико раздражает гостиница, Исидора Валерьевна.

— Это я уже поняла, дальше.

— Я не могу успокоиться, начинаю волноваться, когда оказываюсь здесь.

— С непривычки, пройдет. Чуть освоишься, это быстро в твоем возрасте, установится ритм и распорядок, почувствуешь покой и уют. Не все сразу. Ты умен и талантлив! — помни об этом каждую минуту. И не отвлекайся на мелочи. Не надо рассматривать соперников, ты не на дуэль после бала приехал. Есть только ты, и есть твоя программа, ты ее превосходно знаешь, выучил, отшлифовал. Ты уже взрослый, даже слишком! Помни, легендарный Эмиль Барденн в двадцать пять лет достиг вершин славы.

— Я не знаю, как обозначить, но странное смятение внутри. Я появляюсь в жерле адского котла — административный корпус и концертный зал иначе не назовешь — тут же смущаюсь, все рассыпается. Вокруг столько китайцев и корейцев, они иначе играют, иначе реагируют, так нехорошо говорить, но я теряю самообладание, постоянно с ними сталкиваясь, слушая их игру!

— Не слушай.

— Я поневоле. Мимо прохожу, часто двери открыты.

— Митя, этот конкурс в высшей степени европейский. Потому я и хотела, чтобы ты непременно в нем участвовал. Кто лучше может прочувствовать музыку Барденна — ты, кого я растила мыслящим человеком, воспитанный на беспрерывности традиций, умеющий к тому же сильно и глубоко чувствовать, — или пианист, приобщающийся к чуждой ему культуре? Если бы тебе предстояло играть китайский фольклор — я бы, пожалуй, переживала.

Вовсе не думай ни о чем! Кроме музыки. Ты можешь читать, можешь смотреть телевизор иногда, учить языки понемногу, результат скоро даст себя знать — вот увидишь! Ты сейчас впитываешь впечатления, как губка, не теряй момент, тебе это вскоре очень и очень пригодится. Ты можешь гулять, но не впопыхах, а неторопливо ходи пешком, от часа до полутора в день, слышишь? Это важно! Не расходуй зря образы и чувства. Не думай ни о чем в перерывах между занятиями. И сосредоточивайся мгновенно, когда необходимо. Какой у тебя номер, кстати? Ах, боже мой, постой… сейчас тебя в новостях показывают, Митенька, да ты просто великолепен! Номер первый! Как мило. И ты говоришь! Ты сам говоришь с журналистом, браво!.. Нет, слово «легитимность» ты зря приплел. Но эффектно, своеобразный шарм… Поздравляю, тебя в России уже видят и, как всегда, любят. Я потрясена, это лучшее лекарство для старенькой училки, не возражай. — В голосе Исидоры явственно слышались нотки удовлетворенного самолюбия, она, шелестя, засмеялась — легонько, почти неслышно. — И прекрати, дорогой мой, нервничать. Выпей чаю с вареньем, я уверена, его подадут в номер, если ты снимешь трубку гостиничного телефона, обычно аппарат стоит на тумбочке. Так? Позвони, подожди, тебе все принесут; неторопливыми глотками пей теплый зеленый чай. Ты заснешь незамедлительно. Я уверена.

Он расслышал соль-диез протяжных гудков и вздохнул с явным облегчением. Исидорина уверенность непоколебима, она передается на расстоянии. Митя выполнил указания до мелочей и уже через полчаса спал, дыша безмятежно и ровно.

Рыжий хвост торчком, деловитая мордочка, малюсенькие лапки цепко хватаются за следующую перекладину, скребущее постукивание коготков, детали неразличимы, свист вертящегося колеса, скорость и беспрерывность делают его размытой лентой с нечеткими краями. Стремительный бег на месте тренированной белки. Впрочем, почему «тренированной»? Испуганный зверек оказался внутри колеса, от безвыходки прутья царапает, за выживание борется. Колесо кто-то извне вращает, остановить движение белка не умеет, не знает как. Постепенно привыкла, чуть что коготки вонзает, вострит изящно хвост — и за дело. Механическое веселье, белке процесс понравился. Ярмарочное развлечение. Ах да, совсем забыла — и в клетке у белочки такое колесико приделано, она сама его вертит. Природой заложена неутомимость и страсть к движению в никуда. А зрителям любопытно наблюдать ее прицельную ловкость.