Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

- А занимаешься-то чем? - чтобы как-то разрушить неожиданно печальную паузу спросил Огурцов.

- А дизайнер я, - беспечно ответила Маркиза. - Между прочим, модный.

- Да? - с сомнением посмотрев на бордовое пальтишко спросил Огурцов.

- А в кайф мне так, оценив его взгляд сказал Маркиза. - В кайф. У меня шмотья дома этого - по углам кучи лежат, в шкаф не лезет. А мне по фигу. И быки на улице не пристают. А то я пару раз вышла цивильно, так не знала, как отбиться. Мимикрия. Знаешь, что я делаю-то?

- Что?

- Обложки для всякой попсы московской. Ну, для компактов, для видеокассет... плакаты, шмакаты. Платят - боже ты мой! Сама не понимаю, за что.

- Ну да, - покачал головой Огурцов. - Я тоже не понимаю. Слушай, а ты есть не хочешь?

- Есть? Хочу. А что? У тебя бутерброд в кармане заготовленный лежит? Ты заранее знал, что мы встретимся? Взял колбаски, сырику... Вот, думаю, Маркизу встречу, колбаской накормлю.

- Перестань. Пошли в "Пекин"?

- Ну. пошли. Каждый платит за себя, или как? У меня бабки есть, могу угостить.

- Да брось, Маркиза, не выеживайся. Пошли.

***

Троллейбус был очень старый. Окажись он обычным, то есть, новым, со сверкающими, только что вымытыми в гараже боками, с чистенькой табличкой, на которой аккуратным хорошо читаемым шрифтом обозначен маршрут движения, не сели бы в него ни Огурцов, ни Маркиза. Ходу до "Пекина" было минут пять. Это если с задушевной беседой. Если нога за ногу. А молча - так и вовсе - рукой подать.

Но чудовище, со скрипом и стонами возникшее из-за спины Маркизы сразу очаровало Огурцова. Если не сказать - загипнотизировало.

Как это мэр Москвы проглядел, облажался, дал маху, обмишурился, обо... Как, кто, зачем позволил появляться на свежих утренних улицах столицы невероятному средству передвижения?

Этот троллейбус был асоциален. Это был бомж в счастливой семье московских троллейбусов. Это был опустившийся, обрюзгший, потерявший ум, честь и совесть троллейбус-хмырь.

Огурцов сразу понял, что троллейбус этот чем-то похож на него. На известного писателя, который никогда в жизни не ходил проторенными путями.

"Некоторые, - вспомнил Огурцов, - шагают в ногу вместе со всеми... А некоторые, - фраза капитана милиции, с котороым беседовали в молодые годы Огурцов и Полянский, - некоторые гады выбирают окольные дорожки... чтобы не шагать в ногу... чтобы...".

Он сразу почувствовал симпатию к троллейбусу. Этот, явно, ни с кем и никогда не шагал в ногу. Точнее, не ехал в колесо со своими сверкающими чистыми, после мойки боками, цивильными и представительными транспорноми средствами. Этот, совершенно точно, ездил окольными путями, подбирал бродяг на неведомых и необозначенных табличками остановках, он сворачивал в закоулки, он гулял - гулял, так, как хотелось ему и его водителю. Следы прошлого говорили о многом. Вон - с боку плохо отрихтованная огромная вмятина, говорщая о том, что жизнь тащила его через овраги и буреломы троллейбус кренился на левую сторону, покачивался, словно с похмелья, скрежетал тихими, невнятными проклятиями и, казалось, что если бы он не держался за провода дистрофичными ручками-рогульками, то тут же завалился бы на бок неопрятной сине-бурой тушей.

Троллейбус подполз к остановке, на которой стояли Огурец и Маркиза и остановился. Помедлив, но зная, что есть в мире необходимое зло, он попытался раздвинуть вялые шторки дверок-гармошек. Открылась одна - та, что в конце. Две остальные судорожно подергались и застыли в исходном положении.

Огурец и Маркиза завороженно смотрели на железного выродка. Стояли и смотрели.

Троллейбус тоже стоял. Кажется, ждал. Во всяком случае, стоял он уже значительно дольше положенного для обычной остановки времени.

- Пошли? - тихо спросила Маркиза.

- Пошли, - уверенно скомандовал Огурец.

Они бросились к задней дверце. Когда Огурцов, оступившись на скособоченной ступеньке схватился рукой за шершавый поручень, его ощутимо дернуло током.

- Брат! - восхищенно прошептал он.

В ту же секунду дверца-шторка злорадно зашипев, неожиданно быстро сомкнулась за спиной Огурцова, защемив полу его пиджака.

***

Мужик смотрел в окно.

Маркиза и Огурец, несмотря на то, что троллейбус был, за исключением единственного пассажира, пуст, устроились за его спиной. Остальные сиденья не могли таковыми считаться. Где-то не было обивки, где-то она была, но вся в липких, грязных, непонятного происхождения пятнах, а кое-где и сидений-то и вовсе не было.

Оставалась одна, более или менее приличная лавочка - за уставившимся в окно гегемоном.

Солнце всходило и лучи его били в лобовое стекло машины. Несмотря на то, что оно было удручающе грязным, мутным и расцарапанным, лучи эти слепили глаза Маркизы и Огурцова. За спиной гегемона, сидящего впереди, спрятаться от солнца не удавалось. Слишком тощей и узкой была его спина, да и покачивалась она из стороны в сторону, делая невозможным использование ее в качестве тента.

- Пересядем? - спросила Маркиза.

Огурцов снова не услышал ее вопроса. Он вдруг понял, что это тот самый, именно тот самый троллейбус, который он загнал когда-то на киностудии "Ленфильм" ухарям с провинциальной киностудии. Вместе с Мишей Кошмаром, ныне преуспевающим бизнесменом. Он не мог ошибиться. Ему даже показалось, что он вспомнил четырехзначный номер, наляпанный масляной краской над кабиной водителя. Самого водителя видно не было - его скрывала выцветшая от времени и взглядов пассажиров кустарно отретушированная фотография Владимира Высоцкого.

- Пересядем? - повторила Маркиза.

- Ага. Давай. Только куда?

- А вот, назад. Там тоже, кажется, задницу можно пристроить.

- Если очень постараться, - хмыкнул Огурец, поднимаясь с лавочки.

Они пересели на самые последние сиденья. Теперь Садовое кольцо уползало, уползало вихляясь и покачиваясь в такт с нетвердыми и неровными движениями издыхающего средства передвижения.

Огурцов смотрел в заднее стекло. Уползало Кольцо, уползал "Флажолет", уползала еще одна ночь.

"А гори оно все огнем, зато Маркизу встретил! Мы же так дружили.".

Огурец вдруг понял, что "дружили" в прошедшем времени его не устраивает. Они дружат. Они встретились так, словно расстались только вчера. Информации друг о друге не было, ну, последней информации, зато как легко было. Как просто. Давно не испытывал Саша Огурцов ничего похожего. Казалось ему, что и не испытает уже никогда. А вот - на тебе.

- А ты-то как в Москве? - спросила Маркиза.

- Я? Ну. у меня тут круто...Я же теперь писатель. Книжка новая вышла, презентация вчера была.

- Ты? Писатель?

Маркиза отстранилась и внимательно посмотрела на Огурцова.

- И что пишешь?

- Книги, - помрачнев ответил Огурцов. - Прозаик я. Пишу про заек. И про Ленина. Устраивает?