Елена Яковлева - Шутки в сторону

— Не знаю… Ну, минут пятнадцать, может, двадцать… — Елена Анатольевна не скрывала раздражения.

— И что потом?

— Мы расстались, каждая пошла в свою сторону. А ночью позвонила Светлана и сказала, что Кати до сих пор нет дома.

— И последний вопрос: вы, конечно, добились своего? После того, что вы ей наговорили, Катя была сильно расстроена и подавлена, не так ли?

В принципе, говорить этого, наверное, не следовало, но Ремезов не мог сдержать клокотавшее в нем негодование.

— В чем вы хотите меня обвинить? — огрызнулась высоконравственная паучиха. — Вы пытаетесь валить с больной головы на здоровую, доказать, что в ее исчезновении виновата я, а не ее гулящая мамочка!

И тут Ремезов высказал предположение, для которого, если честно, еще не было достаточных оснований:

— Чего только люди не сделают из-за пары-тройки лишних метров, некоторые даже способны свести в могилу целую семью.

Ремезов подразумевал известный случай, когда из-за квартиры были отравлены таллием трое детей вместе с их родителями.

— Что-о?! — Тут она уже прямо полезла на стену. — А вот это вам придется доказать!

— Вот именно, — подавил в себе тяжкий вздох Ремезов.

Дверь Ремезову открыла сама Светлана. Открыла и уставилась на него своими красивыми глазами.

— Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердил он.

Она посторонилась, пропуская его в прихожую.

— Так что же все-таки? — спросила она громким шепотом.

— Кое-кто держит меня за маленького мальчика, и до тех пор, пока он будет так поступать, пусть лучше на меня не рассчитывает.

Невозмутимость и готовность услышать печальные известия моментально покинули гладкое чело хорошенькой, знающей себе цену стервочки.

— Что-о?! — спросила она нараспев.

— Может, наконец пропустите дальше или у вас гостей принимают в прихожей?

— Проходите, пожалуйста, только потише — сестра наконец заснула. В первый раз за последние двое суток.

— Ноги обо что вытереть? — И, не дожидаясь ответа, Ремезов принялся яростно шаркать ботинками по коврику.

— До дыр не протрите… — Светлана с видимым интересом наблюдала за ним.

«Ну и штучка! Как с ней все-таки Барсуков управляется? — подумал Ремезов. — Впрочем, мне это до лампочки. Ревную я, что ли?»

Он пошел вслед за Светланой, которая, на минуту задержавшись у двери, выходящей в прихожую, комнаты, прислушалась и поплотней прикрыла дверь.

— Прошу, — она пригласила его в большую, обставленную не очень современной мебелью комнату, села на диван, предложив ему кресло. — Я вас слушаю.

— Светлана… как вас дальше?

— Николаевна, — подсказала она.

— Светлана Николаевна, почему вы скрыли, что позавчера ваша племянница разговаривала возле школы с какой-то женщиной? Только не говорите, что вы этого еще не знали. Когда вы явились ко мне вместе с Барсуковым, у вас в сумочке уже лежала фотография, на которой изображена подозреваемая вами особа. Ведь так?

Она сделала слабое движение рукой, видимо, собираясь оправдываться, но он ее перебил:

— Подождите, выслушайте меня до конца, тем более что я говорю об этом только для того, чтобы вы не заврались окончательно. Вы показывали однокласснице вашей племянницы, как я догадываюсь, фотографию Вероники Караяновой, и та ее не опознала. Естественно, как она могла ее опознать, если к школе приходила вовсе не Вероника. К школе приходила нынешняя жена Чернова, понятно теперь?

Ремезов торжествовал, наблюдая, как растерялась Светлана.

— Да, заврались вы, Светлана Николаевна, и по очень банальной причине, чего я, кстати, от вас, презирающей условности, никак не ожидал, — продолжал он, смакуя каждое слово, как чревоугодник вкусное блюдо. — Вы, выражаясь фигурально, не захотели выносить сор из избы, посвящать меня в малопривлекательные подробности жизни вашей сестры. И сделали это совершенно напрасно, потому что не только запутали дело, но и выставили себя в невыгодном свете. Вряд ли теперь я стану вам доверять в будущем. Кроме того, у меня сами собой напрашиваются закономерные вопросы. Вопрос первый: нет ли у вас лично в этом деле каких-нибудь еще интересов, кроме желания найти племянницу? Вопрос второй: вы еще что-нибудь скрываете из фактов, связанных с обстоятельствами ее исчезновения? Например, все ли так тихо и мирно было в вашем уважаемом семействе? Может, девочка попросту от вас сбежала?

Светлана еще не произнесла ни слова, а он уже понял, что ее окончательно достал. От ее былого самообладания не осталось и следа. Перед ним сидела женщина, которую вывели из себя, она нервно вцепилась длинными ногтями в обивку дивана, словно выпустившая когти кошка. Но заговорила удивительно спокойно и ровно.

— Да, я согласна, что поступила не совсем корректно, и, несмотря на веские причины, этому нет оправдания. Но остальное… в чем вы меня обвинили — ужасно. Какие еще там личные интересы?

— О, между родственниками возникает иногда столько разных неприятных моментов, поверьте моему богатому опыту. — Ремезов методично подливал масло в огонь. — Один проклятый квартирный вопрос чего стоит!

— Что? — Ногти на мгновение выпустили обивку, но тут же снова намертво в нее впились. Ремезов даже заопасался, не вопьются ли они при его следующем вопросе уже ему в физиономию.

Неизвестно, чем бы в конце концов завершилась их милая беседа, если бы в комнате не возникла старшая сестрица. Ремезову достаточно было бросить на нее единственный взгляд, чтобы понять, насколько они с младшенькой строптивицей разные.

— Что, что с Катей? — произнесла Ольга одними губами и опустилась на подлокотник дивана.

— Пока ничего не известно, и вряд ли будет что-нибудь известно в ближайшее время, если вы и дальше будете играть со мной в кошки-мышки.

— Кошки-мышки? — переспросила Ольга.

Ремезов, опуская подробности, пересказал все, что прежде изложил Светлане. Сестры переглянулись.

— Ну, будем дальше темнить или наконец поговорим серьезно?

Светлана вздохнула:

— Ольга здесь совершенно ни при чем. Розыском Кати я занималась по собственной инициативе, и на то у меня была уважительная причина. Меня подвигнул инспектор Селезнев, который откровенно заявил, что никто не собирается искать Катю.

Ремезов невольно поежился: он прекрасно знал, что мог наговорить инспектор Селезнев.

— Ольга Николаевна, скажите-ка мне, а не было ли у вашей дочери какой-то причины уйти из дому? Знаете, как бывает у подростков: поссорилась с родителями и подалась в бега.

Ольга смотрела на Ремезова, и глаза ее постепенно наливались слезами. Сыщику стало несколько не по себе. Наконец она сказала:

— Я была плохой матерью и не уделяла ей должного внимания. Как говорится, любовь по остаточному принципу. На первом месте у меня была работа… или муж, или любовник… И еще куча разных обязательств… Но ни в тот день, ни накануне мы не ссорились, да мы вообще никогда не ссорились. Я позвонила с работы и предупредила, что задержусь. А она сказала: «Мама, я хотела…» И все, дальше я не дослушала…