Анна и Сергей Литвиновы - Золотой песок времени (сборник)

Значит, вызвал журналюг человек богатый. И тщеславный. Ну и, конечно, имеющий отношение к нашему ролику. А кто у нас богатые — тщеславные — креативные? Только двое: режиссер да сценарист.

— Ищи, кому выгодно, — пробормотал полковник.

— Тогда, кому какая от убийства выгода, я не понимала, — отмахнулась Татьяна. — Итак, режиссера я в момент выстрела не видела. А сразу после он, извини, желудок прочищал, у всех на виду. До такой степени разволновался. Подозрительно…

— Но что это доказывает? — хмыкнул полковник.

— Да ничего, я разве спорю? — легко согласилась падчерица. — Тот лейтенант, кстати, то же самое сказал. Тем более что Валюшка, конечно, алкаш. Но не сволочь. А вот сценарист Стив — тот другого сорта. К тому же напрягать пиротехников, чтоб обязательно дым был, захотел именно он. И я, и Валюшка его отговаривали. Убеждали, что денег куча, а эффекта ноль. Но Стив уперся как баран. Кроме того, мы ведь с ним по поводу предыдущего эпизода, когда Эвелинкин проход снимали, схлестнулись. Стив требовал, чтоб еще дубль сделали. С пеной у рта настаивал — но ровно до тех пор, пока журналисты ему не пригрозили. Мол, замерзли они. И разъедутся. Так что подавай им голую Эвелину в дыму. Немедленно. И Стив тут же пошел на попятный… Потому что побоялся, что его замысел сорваться может.

Таня выжидательно, рассчитывая на похвалу, взглянула на отчима. Однако тот молчал. Бесстрастно дымил своим вонючим «Опалом».

И тогда девушка выложила свой последний козырь.

— А главное… Главное, я вспомнила про какао Ван Гуттена.

Тут уж ей отчима поразить удалось.

— Про что? — поднял бровь полковник.

— Историю рекламы надо знать. Или хотя бы раннего Маяковского читать, — назидательно произнесла падчерица. И ехидненько так закончила: — Известный любому широко образованному человеку факт. В 1910 году преступник, приговоренный к казни, прокричал с эшафота: «Покупайте какао Ван Гуттена!» На следующий день эта фамилия попала во все газеты, и товар пошел нарасхват… Вот я и подумала: Стив — он, во-первых, только что университет окончил, причем по специальности «реклама». И ему сей факт наверняка прекрасно известен. А во-вторых, это его первый ролик, и он явно всеми фибрами своей американской душонки мечтал немедленно прославиться. Чтоб о нем заговорили как о гениальном сценаристе, а не просто как о племяннике богатого дяди. Но таланта-то, прославиться, не имелось, вот и решил кровью к себе внимание привлечь.

— Версия, безусловно, красивая, — сдержанно похвалил полковник.

— Да я и сама понимаю, что красивая. Только бездоказательная, — ворчливо откликнулась падчерица. И лукаво улыбнулась: — Но я ведь не мент, чтоб доказательства собирать! В общем, я лейтенанту свои соображения выложила… Он на меня, конечно, как на безумную посмотрел — но проверить не поленился. И с полпинка обнаружил у Стива пистолет. Того же калибра, как и тот, из которого Эвелину убили. Ну а дальше — все просто. Они там, в провинции, не церемонятся. Прижали америкашку — он и раскололся. Выложил как на духу: и про свою мечту в одночасье стать знаменитым, и как задумал совершить убийство на съемках своего первого ролика. Считал, между прочим, будто работает не только для себя. Полагал: духи «Spring Love» таким образом на весь мир прогремят. И только, конечно, благодаря ему. А дальше — на него заказы, будто из рога изобилия, посыплются… И Стив, впрочем, угадал, — закончила Татьяна. — Потому что про духи «Spring Love» и правда безо всякой оплаты за рекламу во всех вечерних выпусках новостей сказали, и утренние газеты о них написали.

— И как, выросли продажи? — заинтересовался полковник.

— А вот и нет! — триумфально заявила Татьяна. — Потому что одного упоминания нынче недостаточно, важен контекст. А контекст получился, извините, хреновый. Утонченный аромат — и рядом с ним убийство… Поэтому объем продаж у «Spring Love» ни на процент не вырос, я специально выясняла. Человечество, извините, развивается. И то, что в начале двадцатого века сработало, в двадцать первом не прокатило. Посему, — важно закончила она, — историю рекламы надо не только изучать, но и творчески переосмыслять.

— Умна ты, Танюшка, не по летам… — протянул полковник, и непонятно было, то ли хвалил ее, то ли иронизировал.

Садовникова не смутилась:

— Уж не знаю, по летам или нет, только новый сценарий «Spring Love» мне писать поручили. И уж моя реклама будет эффективней, можешь не сомневаться.

Вопрос на засыпку: кто никогда тебя не предаст? — Человек верный и преданный.

— Ответ неправильный.

— Тот, кто хорошо мотивирован.

— И снова в молоко.

— Тот, кому в случае предательства есть что терять.

— Разумно, но опять мимо цели.

— Так кто же?

— Тот, господа, кто сам ничего не знает.

Как же они все меня честили, включая Антона! Любимый сын обозвал «эскаписткой» и «дауншифтершей». Вот вырастила умника на свою голову! Я не поленилась, залезла в Интернет. И поняла: мой высокомудрый сынок, как всегда, бросается словами, не совсем понимая их смысл.

Потому что «эскапизм» происходит от английского escape — «бежать, спасаться» и означает уход от действительности в вымышленный мир. Но я ни в какой вымышленный не собиралась. Я намыливалась в очень даже земной мир! На мой взгляд, гораздо более настоящий, чем прокопченная, надрывная Москва.

Мир, где ярко светит солнце, небо лазурно, плещутся волны. И ветер наполняет паруса, и поют снасти… Зато с «дауншифтершей» Антон почти угадал.

Слово «дауншифтинг», втирала сетевая энциклопедия, происходит от английского down shifting — дословно-коряво значит «спускаться вниз». Дауншифтерами называют людей, которые сознательно отказываются от солидной должности и высокой зарплаты в пользу семейных посиделок, новой работы, больше похожей на хобби, или эмиграции в Гоа.

Правда, ко мне слово down — «снижение» — не очень-то подходило. Ни от какой слишком уж солидной должности я не отказывалась. Да и свою нынешнюю зарплату не назвала бы огромной.

А вот глагол shift — «изменение» — оказался в самую точку. Впервые за последние четыре года, прошедших после смерти Вадика, мне захотелось хоть каких-то перемен. Точнее — захотелось хотя бы чего-то, выходящего за рамки самых примитивных потребностей: спать-есть-пить-помогать-заботиться (об Антоше)… Я вдруг поняла: если я не трансформирую свою жизнь сама, она уже никогда не поменяется.

Я сейчас в том возрасте, в каком был Вадик, когда женился на мне. Боже, каким же он мне тогда казался взрослым! И даже порою — старым. Особенно если я рассматривала его тайком — например ночью, когда он спал или когда самозабвенно, не замечая ничего вокруг, работал.