Ирина Лобусова - Ветчина бедняков

— Успокойся, пожалуйста! — в его глазах была удивительная нежность, а потом…. Потом произошло что-то очень странное и непоправимое: он обнял ее обеими руками, просто притянул к себе и обхватил изо всех сил… А она — она уткнулась в теплую кожу куртки, как потерявшийся жалкий щенок, уткнулась, едва не скуля, до тех пор, пока омерзительная почва болота не пошла из — под ее ног кругами… Потом они шли. Он порезал щеку осокой и громко выругался, а потом покосился на нее краем глаза, а ей вдруг стало смешно… Как два глупых школьника! Как будто и не в болоте! А потом впереди забрезжили огоньки — тусклые, расплывчатые, один, два… Он увлек ее в камыши, и, наконец, заставил остановиться и перевести дух.

— Можешь выглянуть. До рассвета осталось часа два. Пока нас не заметят.

Она выглянула наружу, раздвинув камыши. Небольшой кирпичный дом из двух этажей был огорожен сетчатым забором с воротами. У ворот дремал охранник с автоматом. Второй охранник был на вышке, справа от ворот, но он смотрел в противоположную сторону. Дом был темен. В нем не светилось ни одно окно. Где-то глухо лаяла собака. Вдалеке за домом виднелось что-то темное — что, она пока не могла разглядеть.

— Стасики здесь?

— В подвале, — он говорил шепотом, — в половине шестого утра их выводят на работу.

— Куда выводят?

— На работу. На плантацию. Дети собирают листья.

— Эти зеленоватые растения без запаха?

— Нет, они имеют запах, и сильный.

— ничего подобного! Я сорвала, понюхала….

— Вот — вот! Сорвала и понюхала. Я не знаю, как называется это растение на китайском. Из Китая оно перекочевало в другие страны, к примеру, в Афганистан, Пакистан, частично в Индию… Из его листьев получается очень сильный наркотик растительного происхождения. Он только получает распространение по всему миру. Кайф от этого растения не сравним с кайфом от героина или другого известного наркотика. Он дает абсолютно другие ощущения. Говорят, это что-то невероятное. Но и разрушительная сила у него намного больше. Буквально десять уколов полностью выжигают весь организм. Человек превращается в ходячий труп. В турп с белыми глазами…. В нашей стране наркотик называют «белый китаец» или «белая смерть». Один грамм чистого порошка из травы стоит от 3 до 5 тысяч долларов. С добавлением других опиатов одного грамма хватает примерно на 100 уколов. А один укол стоит 100 долларов. Можешь посчитать. Мой отец здесь. На плантации, выращивает именно такую траву. Он узнал о ней в Китае, он часто ездил туда с мамой.

— Я не понимаю, при чем тут дети.

— Ты ведь чувствовала запах, когда только попала сюда? А потом сорвала листок и запах исчез, правда? Так вот: трава обладает одной удивительной особенностью, одной тонкостью… В составе растительного вещества есть какие-то особые ферменты, именно они обладают наркотическими свойствами, и еще одним свойством. При контакте с кожей рук взрослого человека, живущего половой жизнью, ферменты вступают в сложную химическую реакцию и теряют свои наркотические свойства. Происходит какая-то окислительная реакция, и растение перестает быть наркотиком. И только детские руки не вступают в такую реакцию, не убивают свойства растения. Дети не живут половой жизнью, кожа их пальцев не обладает такими ферментами, которые есть в руках взрослого человека. Именно поэтому на плантации работают дети. Дети собирают листья растения и складывают в пластиковые контейнеры. Потом контейнеры отправляются в лабораторию и там изготовляется наркотик. Лаборатрия находится на территории кожевенного завода моего отца. Здесь — плантация наркотиков. Именно сюда воруют детей. Желательно — до 9-10 лет. Дети работают с половины шестого утра до вечера. Каждый листик должен быть собран очень тщательно. Их бьют. Плохо кормят. Держат в подвале. Многие умирают. Трупы детей увозят в город. На их место привозят других.

— Это уличные дети?

— Нет. Уличные дети часто занимаются проституцией, их пальцы теряют свою ценность. Воруют домашних детей. Часто — из неблагополучных семей. Тех, кто целые дни играет во дворе, проводит все время на улице. Как Стасики, которые играли во дворе.

— Так вот почему на заборе нет никакого напряжения с другой стороны! Потому, что на плантации — дети.

— Правильно. А с детьми тяжело справиться даже страхом. Им ничего не объяснишь. Когда надсмотрщики отвернутся, они могут пролезть к забору, попасть под напряжение и погибнуть. Терять такое количество детей, рисковать просто не выгодно.

— Ты знал раньше?

— Раньше — нет. Я проник сюда под видом одного из охранников. Я догадывался, что рано или поздно ты появишься здесь. Ты ведь давно догадалась, правда? Стасики меня не узнали. А я… я их видел.

— Что с ними?

— То же, что со всеми остальными детьми. Их били. Они очень плохо себя чувствуют. Дети истощены от тяжелой физической работы, от голода… Я не думаю, что они протянут больше недели, если останутся здесь…

— Тогда мы должны идти прямо сейчас! Я должна…

— нужно ждать! Сейчас — бесполезно. Мы погибнем. Скоро начнет светать и детей погонят на работу. Тогда…

— Что ты предлагаешь?

— Когда дети находятся в поле, то все охранники следят именно за ними, чтобы кто-то не сбежал. Дом и подвал остаются практически без охраны. Днем мы можем попробовать проникнуть внутрь и спрятаться в подвале. А потом — попробуем уйти через дом.

— Кто живет в доме?

— Те, кто смотрит за детьми. Их пятеро. Бывшие уголовники, мужики лет 40 — кА. Отпетое отребье. К вечеру они напиваются, как скоты… Справится с ними ничего не стоит.

— А остальные охранники?

— Остальных тоже можно убрать. Угнать машину, грузовик, на котором возят контейнеры с травой в город, погрузить детей и попробовать уехать. Можно еще попробовать второй вариант: днем взорвать дом, и под взрыв разбегутся дети, смогут убежать через второй выход. Служебный, который никто не охраняет. Он прямо за домом.

— Чем можно взорвать?

— У меня кое-что есть. Взрывчатка, небольшая бомба… ее хватит, чтобы поднять дом на воздух.

— мы можем обдумать все варианты. Время еще есть. А бомба от воды не отсырела?

— она в водонепроницаемом чехле.

— Где кормят детей?

— прямо в поле. Один раз в день. Еду привозят на микроавтобусе.

— Знаю. Сама мыла котлы от этой еды.

— Что ты мыла?!

— Я устроилась прислугой в поместье твоего отца.

— Понятно. А я все думал, как ты могла проникнуть сюда. Как ты узнала обо мне?

— С самого начала я чувствовала, что ты что-то не договаривал. А потом один человек показал мне в старом журнале владельца клуба «Арлекин».

— Я не мог сказать, что «Арлекин» — мой клуб. Тогда бы пришлось говорить все. Например, то, что я сын Олега Телаева.