Евгений Сартинов - След нумизмата

-- Типичный для отступающих войск вид поражения -- в мягкие ткани ягодиц, -- не без ехидства заметил молодой, но уже развращенный специфичным цинизмом медбрат. -- Жить будет, но сидеть сможет не скоро.

Предсказание его сбылось на все сто. Уже давно половину банды горячего джигита Важи засадили в тюрьму, а другая ее половина ушла в бега. Постепенно в заново отстроенный "Милан" начали возвращаться старые клиенты, но среди них уже не было братков Тягуна. С помощью расторопной милиции не многие оставшиеся в живых почувствовали себя в безопасности, но не надолго. Кто-то, пока невидимый, легко и быстро начал сводить с ними счеты, неумолимо подводя баланс сил к нулю. Новая кавказская мафия потихоньку прибирала к рукам провинциальный, но богатый цветным и черным металлом Железногорск. Уже Силин в далекой столице заканчивал трудовую деятельность в доме Виктора Балашова, а Филиппов все еще маялся на казенной койке в городской центральной больнице. Спать ему приходилось на животе -- так, как он не любил, ходил капитан лишь с костылями. Проклятая рана заживала удивительно медленно и болезненно. Из развлечений в хирургическом отделении был только телевизор в конце длинного коридора да разговоры с соседями по палате во время карточной игры. Так что, когда поздно вечером десятого ноября в его палате неожиданно появились Ефимов и Макеев, свечинский сыщик очень обрадовался.

-- Ребята, каким ветром?! -- с этими словами Филиппов попытался сесть как нормальный человек, но тут же зашипел от боли и вернулся в горизонтальное положение "позишен на животе".

-- Лежи-лежи, раненая птица, -- с обычным своим юморком приветствовал товарища Макеев. Ефимов также не удержался и, подавая руку тезке, спросил:

-- Как тылы?

-- Болят, с-собаки! Сначала эскулапы всю задницу распахали, пока пулю искали, потом рана гнить начала, снова чистили. Труба, вообще. А вы каким ветром?

-- Как каким? Поздравить раненого товарища с Днем милиции. Вот тебе фрукты и овощи, -- Ефимов выложил на тумбочку пакет с подарками. -- А еще небольшая премия как пострадавшему от пуль бандитов.

-- Это кстати, а то у меня сигареты кончились, а жена обещала только послезавтра приехать, -- оживился Филиппов. -- Какие еще новости?

-- Да какие? Обычные. "Милан" вон заново открыли, ждут в номера...

За обычным профессиональным трепом прошло примерно полчаса. Как обычно, перемыли косточки начальству, с дружным хохотом вспомнили все перипетии авантюрного свидания с Тягуном в "Милане".

-- Нет, Федор, ты не прав. Если бы Коля не прикрывал нас своей... -- тут Ефимов широко развел руки и, чуть запнувшись, закончил: -- ...спиной, то неизвестно, были ли мы сейчас живы.

Красный от смеха Филиппов, уткнувшись в подушку, только постанывал от изнеможения. Наконец Макеев потихоньку глянул на часы и начал прощаться:

-- Ну ладно, пора нам идти. Я бы, Коль, с тобой на денек поменялся. Просто бы лег и лежал, ничего не делал. А то бегаешь целый день как собака, к концу дня уже чувствуешь себя загнанной лошадью, хоть пристреливай.

-- Я провожу вас, -- засобирался Филиппов, хватаясь за костыли.

Несмотря на все уговоры, он упрямо поскакал вместе с друзьями к выходу. Как раз в это время по коридору густо пошел народ -- кончилась очередная серия "Санта-Барбары". Пропуская ковыляющих больных, все трое остановились около одной из палат с открытой дверью. Филиппов заглянул в палату и тронул Ефимова за плечо:

-- Вон, смотри. Старая знакомая, узнаешь?

Тот посмотрел на лежащую на приподнятой кровати девушку с перебинтованной головой и отрицательно покачал головой:

-- Не помню. Кто это?

-- Любовница Чалого, Ниночка Томская. На три дня раньше меня поступила, а уже встает. Я же с такой ерундой...

-- Погоди-ка! -- прервал его рассуждения Макеев. -- Она говорить-то может?

-- Не знаю, не интересовался, -- пожал плечами Филиппов. -- Мать за ней все ухаживала.

-- Ты что, Федь? Домой пора, время-то уже... -- попробовал увести оперативника Ефимов, но тот только отмахнулся.

-- Да погоди ты! Кто ее лечит?

-- Симонов, седой такой, полный. Он сегодня дежурит.

-- Это хорошо, Симонова я знаю. Я сейчас, быстро. -- И Макеев легкой своей мальчишечьей походкой отправился в сторону ординаторской.

-- Да, похоже, старая легавая взяла след. Видел, как он в стойку встал? -- задумчиво спросил Ефимов у повисшего на костылях тезки.

-- И на что он рассчитывает? -- недоумевал тот.

-- Не знаю. Федька, как наша уральская погода, непредсказуем.

Минут через пять Макеев вернулся с толстым седовласым врачом.

-- Не знаю, что у вас получится, -- на ходу говорил тот. -- Память к ней возвращается на удивление быстро, а сначала она даже мать свою не узнавала. Говорит довольно хорошо, и это еще более удивительно при ее травмах. Но обычно люди забывают все как раз на момент получения травмы, так что не знаю, стоит ли вам с ней говорить...

-- Доктор, это очень важно, -- уверял его оперативник. -- От этого зависят жизни многих людей.

-- Ладно, заходите, -- сломался, наконец, Симонов.

В палату он вошел первый. Замыкал шествие прыгающий на костылях Филиппов. Девушка в палате оказалась одна, вторая кровать была застеленной, мать в этот вечер уехала в свою деревню передохнуть. На входящих в палату незваных гостей Нина посмотрела с явно читаемой во взгляде тревогой. Именно этот взгляд, осмысленный и не по возрасту мудрый, -- такие встречаются у людей, переживших большую трагедию, -- и остановил Макеева.

-- Нина, к вам пришли товарищи из милиции, они хотят задать несколько вопросов. Вы сможете на них ответить? -- наклонившись над девушкой, ласковым тоном спросил врач.

Нина в ответ только опустила свои длинные ресницы. Синяки уже сошли с ее лица, только небольшой, но широкий шрам над левой бровью чуточку портил ее красивое фарфоровое личико. Марлевая повязка белой чалмой окутывала ее голову, затылок пострадал больше всего, и девушка опиралась на высоко поднятую подушку шеей.

Место врача у постели занял Макеев. Он подставил поближе стул и пристально вгляделся в лицо девушки.

-- Нина, вы хорошо помните тот день?

Девушка снова опустила ресницы и еле слышно прошептала:

-- Да.

Ее ответ слышали все, такая напряженная стояла в палате тишина.

-- Скажите, этот человек говорил с Чалым? Они разговаривали?

И снова еле заметное движение губ принесло еле слышный ответ:

-- Да.

-- Вы слышали, о чем они говорили?

Тут Нина немножко помедлила, но ответила уже не столь односложно:

-- Не все.

Доктор опасался, что жуткие воспоминания повредят здоровью пациентки, но он не знал, что все эти дни она с беспощадным упорством могла думать только о произошедшем с ней. Тот страшный день, хрупкая грань между жизнью и смертью, заслонила собой все остальное, глупое и мелкое.