Александр Щелоков - Живым не брать

– Кончай, Гмыза. Не трави душу. Что значит у государства нет права отбирать у людей жизнь? Мы говорим не о людях, а о подонках. В то же время меня два раза направляли в Чечню. Как говорят, в горячую точку. С отсроченным смертным приговором. И ни у одной собаки не мелькнуло мысли, не взыграла совесть как можно распоряжаться моей и моих товарищей жизнями, если у государства нет права её отбирать? Барин приказал одних мочить в сортире, а на других у него рука не поднимается. Сегодня в Чечне убивают по пять-шесть солдат в день. Это можно, да? А вот шлепнуть преступника нельзя. Это не гуманно. Да пошли они все… Короче, сынок, общество должно знать: цена загубленной по умыслу жизни – другая жизнь. Ты её забрал у кого-то, пожалуйста, отдай свою.

– Это вы так говорите, поскольку вашего друга убили.

– Капитана Буркова?

– Нет, прапорщика Щербо, – уточнил Караваев.

– И опять, Борис, ты не прав. Убили моих сослуживцев и потому не обязательно были они моими друзьями или нет. Думаешь, если бы несчастье случилось с тобой, я бы не рванулся этого поганца искать?

– Что, в самом деле пошли бы?

Караваев над такой возможностью не думал, и объяснение Гуся воспринял как неожиданное откровение. Прапорщик посмотрел на сержанта пристально.

– Я тебе давал основания сомневаться во мне?

– Не…

Тем не менее после такого разговора Гусь счел необходимым укрепить в своих спутниках решимость более сильными стимулами.

– Догоним, поймаем, – сказал он раздумчиво, – всем вам выйдет награда.

Рогоза с улыбочкой, которую в другое время Гусь запросто стер бы с его лица словами, вроде «зубы не скалить, а чистить нужно», спросил:

– Что, получим медали?

– Больше.

– Сделают нас героями России? – тут же подначил Гмыза.

– Больше.

– Что же? – теперь Рогоза всерьез стал теряться в догадках.

– Я вас всех троих подведу под досрочный дембель.

– Честно? – Гмыза посмотрел на прапорщика испытующе.

– Был бы верующим – перекрестился.

– А вы без веры…

– Не, ребята, грешить не стану. А вот честное пионерское дам. Как вернемся – иду к комбригу.

– Ну-у, – скептически протянул Караваев, – так он нас и отпустит.

– Будьте уверены, я петушиное слово знаю. Ни дня держать не станет.

– Забито, – сказал Рогоза, – лично я прапорщику верю. Он не трепач…

Гусь гнал свой отряд ускоренным шагом. Сам он шел впереди уверенно и размашисто. За ним, поругиваясь про себя, поспешали сержанты. Каждые полтора часа Гусь устраивал привал, разрешая подчиненным разуваться, разводить костер, сушить носки, пить воду, курить и слегка перекусывать. Сам в такие минуты заводил разговоры «за жизнь», считая, что понимание обстановки в стране и в мире помогает людям относиться к своей службе с большей сознательностью.

– Не, мужики, что ни говори, а живем мы в бардаке, – этот тезис Гусь кинул в сержантские массы на первом же привале. – В обществе никакой дисциплины строя. Ведь если прикинуть, то большинство из гражданских служило в армии, а толку что? Повсюду разброд и шатание. – Гусь помолчал, пережевывая сухарь. – Ладно, ничего, допрыгаются. Допечет народ бардак и захочется диктатуры. Призовут к власти генерала Лебедя, он вам, ланцепупам, порядок быстренько наведет.

Рогоза усмехнулся. Он представил генерала Лебедя на месте прапорщика Гуся: «Россия, равняйсь! Смирно! И не шевелись, гавно такая!» Гусь заметил усмешку, хотя она скользнула по губам сержанта как одинокая тучка, на миг закрывавшая солнце.

– Чо лыбишься, Рогоза?

– Так просто, товарищ прапорщик, – одна мысля пришла в голову.

– И какая она?

– Мысля? Усомнился, что наш народ обрадуется дисциплине строя.

– А кто его будет спрашивать, наш народ?

– Как же иначе? – осторожно высказал сомнение Караваев. – Ведь демократия…

– А вот так, милый, и будет. Демократия – это соблюдение прав и обязанностей. С правами у нас все в порядке. Их каждый знает. А выполнять обязанности заставит дисциплина.

– Каким образом? – спросил Гмыза.

– Самым обычным. Так сказать, методом публичного убеждения. Допустим, электрички ходят набитые, а пассажиров с билетами – раз-два и обчелся. Такой поезд остановят на перегоне. Команда: все на выход с предъявлением билетов. Билета нет? Налево. Есть? Возвернись в вагон. Потом всех «зайцев» под автоматы…

– Товарищ прапорщик, – Гмыза смотрел на Гуся, не понимая шутит тот или говорит всерьез, – так там же тысяча людей будет, не меньше…

– И что? Положишь тысчу, убедишь миллион. Что такое тысча? Да за месяц в стране на автодорогах погибает больше. По собственной воле. Зато других убедит до конца дней, что ездить надо с билетом.

– Ну, вы даете! – охнул Рогоза с возмущением.

– Ради себя, что ли? – Гусь реагировал спокойно. – Только ради пользы общества.

– Может обществу это и не надо, – высказал сомнение Караваев.

– Кто его об этом будет спрашивать? Ты вот сам до армии знал, что тебе надо?

– Знал.

– И что?

– Что мне армия до фени. И без неё прожил бы.

Сержанты сдержанно засмеялись. С одной стороны это была правда, с другой она могла разозлить Гуся, который, как и все крупные начальники, правду любил не очень что бы. Но Гусь не рассердился.

– Любить и защищать родину – священный долг.

– Ну уж, нет! – Караваев на такие штучки не покупался. – Любить место, где вылупился на свет ещё можно. А вот защищать надо ту землю, на которой тебе жить хорошо.

– Не стану спорить. Но все же тебе армия кое-что дала. Разве не так?

– Что именно?

– Скажи, ты до армии обувь сам себе чистил?

– Не-е…

– Вот и разница. Попал в строй, тебя научили пользоваться ваксой и щеткой, и стал ты человеком. Разве не так? А теперь возьмите засранца Чикина. Я ему сколько раз делал замечание за грязную обувь? Тысячу или две? Он не воспринял. Вот это все и вылилось в преступление. Перестрелял товарищей. Как его действия объяснить иначе?

Гусь взял полешко и подложил его в костер. Пламя оживилось, огонь затрещал, облизывая новую добычу.

– Ладно, хватит о политике, – предложил Гусь. – А то мы так договоримся до борьбы противоположностей. Рогоза, лучше расскажи анекдот.

– Про прапорщиков?

– Тебе так и хочется мне гадость подсуропить. Ты что, садист?

– Хорошо, расскажу про лейтенанта.

– Давай, валяй.

– Командир танка спрашивает механика-водителя: «Иванов, что главное в танке?» – «Орудие». – «Нет». – «Броня». – «Нет». – «Тогда гусеницы». – «Нет, Иванов, главное в танке – не бздеть».

Гусь затрясся от смеха. Нужное состояние духа у подчиненных ему людей, по его мнению, было достигнуто: сержанты получили материал для размышлений о порядке и дисциплине, анекдот вложил в их души заряд оптимизма и бодрости.