Анна и Сергей Литвиновы - Она читала по губам

– Куда? – деловито взглянул на меня помощник.

По его преданному, почти влюбленному взгляду я понимал: он не сомневается, что высшие силы мне сообщили, куда.

Однако это было не так.

Что ж. Оставалось включить логику и здравый смысл.

– На телевидение местное. Быстро, – приказал я.

Сименс ловко вклинился в негустой поток машин. Руль удерживал левой, правой вытащил из кармана телефон. Вопросительно произнес:

– На телевидении кто нам нужен?

– Костик… Константин. Криминальные новости ведет.

Хороший журналист всегда чует, когда дело опасное и срочное.

Никаких ахов или лишних вопросов. Константин деловито сообщил:

– На работе Адель сегодня не появлялась, где она сейчас, не имею понятия.

– Кто-нибудь может это знать? – быстро спросил я.

Константин задумался лишь на секунду. Отрицательно помотал головой:

– Здесь, на ти-ви, никто.

– У нее вообще есть подруги? Друзья?

– Ну… женщинам Адель не доверяет в принципе, – чуть усмехнулся журналист. – А из мужчин – можно считать, она дружила со мной. Однако… – Он виновато развел руками.

– Может, она в больнице? – робко предположил Сименс.

Я отрицательно помотал головой. Будь Адель там – я обязательно уловил бы ее горе. Отчаяние. Тоску.

Однако сейчас просканировал совсем другое чувство: ее смертельный страх. Безо всякой надежды на спасение.

– Сколько лет ее сыну? – нахмурился я.

– Э-ээ… года четыре. Или три, – отозвался журналист.

– Он ведь сейчас с вашей мамой?

Костик взглянул удивленно:

– Откуда вы знаете? Впрочем, неважно.

– Я хочу с ним поговорить.

Парень пожал плечами и набрал на мобильнике номер:

– Мам! Пацан там что делает? К телефону его позови.

Передал трубку мне.

– Айо, – услышал я важный мальчишечий голос.

– Игорек, – произнес я мягко. – Я друг твоей мамы. Мне нужно очень срочно ее найти. Ты можешь мне сказать – где она?

Молчит. Сопит. Наконец, важно откликнулся:

– Мама на работе.

– Она тебе сегодня звонила?

Сопит еще громче.

– Да.

– Что сказала?

– Что очень скучает обо мне. И очень меня любит.

Летом здесь, за городом, не протолкнешься. Все заставлено машинами, в летних кафе орет музыка, бредут на море – с моря расслабленные курортники. Зато в межсезонье красота, ни души. Питейные заведения заколочены, дачники наведываются лишь в выходные. Единственный звук – рокот моря.

Адель лежала в кресле – в абсолютной тишине, без движенья. Глаза закрыты, на щеке подсыхает слезинка. Иннокентий Степанович подхватил ее на руки. Ожидал, что расслабленное тело будет неподъемным, – однако девушка показалась ему совсем невесомой.

Иннокентий Степанович взглянул на часы. Его гостья доверчиво выпила кофе больше часа назад. Барбитурат, что он добавил в напиток, не убивает мгновенно – сначала отравленного охватывает необъяснимая слабость, потом человек теряет сознание. А дальше – если доза рассчитана правильно – несчастный просто умирает во сне. Без страданий. Что ж. Его давняя подруга заслужила легкую смерть.

Иннокентий Степанович полагал: жить Адели оставалось не более получаса.

Он бережно посадил ее на переднее сиденье машины. Сам сел за руль, завел мотор. В бардачок сунул пластиковый стаканчик из-под кофе и пустой пузырек – экспертиза легко определит, что за лекарство в нем было. Не помешало бы, конечно, прощальное письмо – но и без него картина выглядит весьма убедительно.

Оставалось последнее, совсем простое – перегнать автомобиль Адели на место ее якобы самоубийства.

Врут все: про черноту кругом, про тоннель, про свет и покой где-то в отдалении. Про то, что взмываешь куда-то вверх и видишь – свысока, отстраненно – суету вокруг своего бренного тела.

Дима не ощущал вообще ничего. Глаза вроде открыты, но видел он сплошь молочный, беспросветный туман. И легкости никакой, наоборот, будто вериги сковали. Голосов тоже не слышал – только отдаленный, похожий на морской ропот, гул. А дальше совсем все стихло. Раздавался лишь тоненький, будто комар пищит, детский плач. Голос знакомый.

– Игорек? – попытался выкрикнуть Дима.

Но губы, язык – будто смолой заклеены. Ледяной.

Адель тоже слышала – словно сквозь вату, – как плачет ее ребенок. Ее сын – кому она не сказала (и не скажет уже никогда!), как нуждается в нем и насколько жалеет, что уделяла ему мало времени. Убегала от малыша – то на работу, то в фитнес-клуб…

Мысли путались, налетали одна на другую. Вот и кончено все. Как глупо. Как жаль.

Она слышала: завелся мотор. Машина – ведомая неопытной рукой – неуверенно, рывком тронулась с места.

А потом вдруг резкий скрип тормозов. Скрежет. Крик. И дальше – будто черным покрывалом накрыло.

– Дима! – непослушными губами выкрикнула она.

И провалилась в обволакивающую, совершенно черную яму.

В тот вечер я решительно наплевал на все свои принципы и жестоко напился. Как пацан – мешал водку, виски, коньяк. Сименс сначала пытался наливать поменьше, подсовывать закуску, но быстро понял, что бесполезно.

Заботливо, будто мама родная, сопроводил меня на безопасный, мягкий диван. Произнес восхищенно:

– Слушай. Пока ты еще окончательно не набрался, скажи: как у тебя это все получается?

– Что получается? – пьяно усмехнулся я.

– Ну, как ты догадался – где Адель искать? Это было видение? Или голос? Просто чувство?

Я улыбнулся. Вышло кривовато.

Они, эти двое – Сименс и журналист Костик – действительно сегодня смотрели на меня, как на мессию. Когда я поговорил с ребенком, маленьким Игорьком, отшвырнул телефон и произнес:

– Я знаю.

Детские мысли читать легко. Они короткие, отрывистые, бессистемные. Шоколад. Холодно. Смешная шляпа. Нужен синий фломастер. Красивая машина. Когда вырасту, обязательно буду ездить на пожарной машине. Где мама?

Как к тебе ребенок относится – тоже чувствуешь сразу.

Настороженность: «Что за дядя?»

Скука: «Чего ему нужно от меня – мне так хорошо игралось!»

Игорек не умел задать себе вопрос: «Зачем этот незнакомец ищет маму?»

Однако мой посыл – мощнейший, на пределе возможностей – поймал безошибочно: «Мама в опасности, ей нужно помочь».

И маленькие мысли завертелись клубком: «Мама. С утра она плакала. Сердилась. Я – бестолочь. Но она меня любит. Опять пошла к дяде Кеше. Она всегда идет к нему, когда плачет».

– Дядя Кеша? – озадаченно повторил за мной Сименс.

– Кто такой дядя Кеша?! – возвысил голос я.

– Это… это, кажется, Балакин, – неуверенно произнес журналист. – Ее близкий знакомый. Он ее на телевидение и устроил.