Вадим Россик - Страна падонкаф

Убийца покрутил в руках крестик на цепочке. С пробой! Настоящее золото. Прав был тот шантажист. Фетиш. Остался на память о Марго. Да, Марго… Вся манерная, нарочитая, подчеркнутая… Как же она его тогда притомила тупой болтовней про свою днюху! «А она такая, а я такая… А они такие, а я такая… Проблядь!»

Ничего, снотворное одинаково хорошо подействовало и на болтушку Марго и на реактивную Катю. Зато с Сабиной снотворное вообще не понадобилось.

Мандинго у Марка — зашел после школы. Смотрит интернетовский видеоролик. На ролике девушка в Катином платье. В самом красивом платье, подаренном мамой Кате на совершеннолетие. Катя его тогда надела в магазин за хлебом. И зачем? Но платье точно ее. А лица никак не удается рассмотреть. Девушка все время поворачивается спиной к веб-камере. Ускользает. Но прическа тоже похожа. Светлые волосы, стрижка каре.

Марк останавливает ролик, поймав момент, в котором девушка на секунду вполоборота поворачивается к камере. Няк! Он увеличивает изображение. Добавляет резкости. Зернисто, фрагментарно, но более-менее уже видно. Во весь экран чужое лицо. Подведенные брови. Накрашенные губы. Румяна на щеках. Это не Катя. Точно. Скорее, действительно, мужчина. Лицо мужчины Мандинго кажется смутно знакомым. Он говорит:

— Где-то я этого урода видел. На кого-то он похож. На кого-то, кого я знаю.

Марк пожимает плечами.

— Я, во всяком случае, не узнаю. Давай посмотрим антураж. Может, узнаешь комнату?

Мандинго всматривается до рези в глазах. Стены, обои в тонкую, еле различимую, полоску, мебели почти нет. Ничего особенного. Ага, вот на стене знакомый коврик. «Три богатыря» у камня на распутье. «Налево пойдешь…, направо пойдешь…, прямо пойдешь…» Хрен куда попадешь… Русский народный китч. Где же это могли снимать? Такие коврики висят дома у каждого второго мухачинца. Даже у них был. Мандинго помнит — в детстве висел над его кроватью. Примета без признаков индивидуальности.

Эта брехлама уже совсем загнобила. Промывание мозгов. «Дристаллом»! Убийца побыстрее переключает канал. И там не лучше. Идет какое-то мыло — мыльная опера. Номер серии зашкаливает за вторую сотню. Ниже всякой критики. Доморощенный сериал по жгучему, как латиноамериканский перец, сюжету. Классический конфликт. Щедрый капиталист Антон (дон Антонио — все серии ходит в одном и том же недорогом костюме) любит свою домработницу, идиллическую пейзанку Христину (просто Хуанита — цветок колючих прерий). В этом мезальянсе им злобно препятствует брат Антона, скупой эксплуататор Петр (дон Педро с тонкими усиками) и жена Петра бизнесвумен Прасковья (синьора Педрита — просто тупая стерва). Внезапно Христина узнает, что она, подмененная еще в колыбели, родная сестра Сергея. Старая роддомовская медсестра тетя Мотя (донья Мануэла — толстая и плакучая как ива) через двадцать лет удосужилась рассказать правду. И вот…

Убийца, чтобы не сойти с ума, выключает зомбоящик. Да уж… Уж да… Просто адская клиника! Лучше о лакомом. Вспомнил вчерашнюю Сабину. Как она хотела жить! Ну и что? Умерла, как все. Захлебываясь в собственной рвоте. Надо бы хуже, да некуда. Вот и спрашивается, зачем мухачинцам эти сериалы? Просто описать один день из жизни рядового горожанина и все. Мороз по коже… Правда, могут не поверить и запретить.

Приятель кардинально изменился за сутки. Похужел. Глаза запали, на скулах появились тени, двойной слой желтизны на лице. Душный. Витас с трудом узнает в этом потерянном существе своего жизнерадостного, кучеряво живущего друга Артема. Алхимическая трансмутация. Мостипан сам ему позвонил и сообщил, что Сабину убили. Витас вообще не знал, что сказать. Заклинило. Потом просто сел на велосипед и приехал.

— Ее больше нет. И моего ребенка больше нет. Сечешь?

Артем в шоке. Он недавно вернулся из полиции. Допрос, пояснения, процедура опознания. Для кого-то — ежедневные рутинные формальности. Для Артема — стресс на всю оставшуюся жизнь.

Может быть, поможет водка? Испытанное мужское средство удержания психики в норме. У мужчин в этом смысле выбор не велик. Женщины еще могут купить себе новые туфли. Артем плещет горькую по стаканам. Витас никогда не пил водку стаканами. Но молчит. Обратно не он на велике, а велик поедет на нем.

— Помянем…

Выпили не чокаясь. Молча. Без закуски. Слова и не нужны. После стакана водки Артем чуть расслабился.

— Мусора сегодня в мусарне до меня докопались: почему не отвечал на звонки. Сабина мне зачем-то звонила, а у меня сотик был отключен.

Витас рад, что возникла тема для разговора. Вот так молча сидеть и глушить водку… Стремно как-то.

— А ты почему вырубил мобильник?

— Я всегда его вырубаю, когда выхожу на территорию. Чтобы напарники не доставали. Иначе — звонят каждые пять минут: «Ты где?» А так я спокойненько гуляю. В цех зайду — возьму печенья. У них даже коньяк есть, для пропитки тортов.

Артем наливает по полстакана.

— Есть хочешь? На плите — мясо в сковородке.

Сабина вчера приготовила. Для Артема с работы.

Приятель вдруг заплакал. Вот хрень!

Артем сквозь слезы говорит:

— Она звонила. Может быть, просила помощи, а я ничего не слышал! Я был на территории. Обходил фабрику. Больше часа. Периметр же огромный…

Чтобы остановить слезы друга, Витас наливает еще по половинке. Артем схватил водку и торопливо халканул. Витас тоже. Ух, отрава! Насадил на вилку кусок жареного мяса.

— Как же она впустила кого-то? Значит, знакомый был?

Артем немного успокоился. Тоже начал есть. Первый раз за этот тоскливый день.

— Сабина никому чужому бы не открыла. Она недоверчивая была. Как кошка. Значит, кто-то знакомый.

Он вдруг косится на Витаса.

— А ты где вечером был?

Витас успокаивающе улыбается.

— У Валерика пиво пил. Потом уснул. Наверное, пиво сморило. Валерика тоже. Он еще раньше меня скис. Так и спали с ним рядышком на диване до вечера.

Артем позвонил и Валерику. Сообщил о трагедии. Валерик сочувствовал, как мог. Подбирал правильные слова. Но не приехал. Не смог.

Мостипан спрашивает уже совсем пьяным голосом:

— А может, Валерик притворялся?

Витаса тоже развезло. Мысли из головы в разбег. Но одну успел поймать.

— Зачем?

Потом еще… Пьяный базар.

В коридоре хлопнула входная дверь. Что-то загремело, застучало, завозилось. Женский голос запричитал:

— Ой, Артемочка, горе-то, какое!

Приехали родители Мостипана.

Яков Григорьевич принес Марку лекарство. Он сильно сдал за последний месяц — переволновался за сына. Стал совсем маленьким и совсем седым. Только три длинных белых волоса в родинке на подбородке по-прежнему упрямо торчат. Как бы убеждают окружающих своим торчанием: пока мы здесь, беспокоиться не надо — все в неизменном порядке! Якова Григорьевича можно понять. Едва не потерял единственного ребенка.