Лиза Марклунд - Пожизненный срок

Нина Хофман смотрела на Аннику тяжелым взглядом.

— Если честно, то нет, не понимаю.

Анника отставила в сторону тарелку.

— Нам нужно знать, что это за убийство, и поэтому требуется открытый диалог о том, что мы можем и должны публиковать. Это требует честности и доверия от обеих сторон. Если мы сумеем это сделать, то добьемся успеха — и вы, и мы.

Нина несколько раз моргнула.

— Мы всегда знаем больше, чем публикуем, — продолжала Анника. — Тебе это прекрасно известно. Я была с вами, когда ты и Юлия пошли в квартиру, где мог орудовать убийца с топором, но я не написала об этом ни строчки в следующем выпуске газеты. Также я показала тебе статью, в которой речь шла только и исключительно о тебе. Так я работаю, и именно это я имею в виду, когда говорю о нашей обоюдной ответственности…

Анника в тот раз действительно не написала ни слова об убийстве, так как обещала Нине этого не делать. Правда, она передала все детали Шёландеру, который живописал преступление на первой полосе.

— Так что ты хочешь знать о Юлии? — спросила Нина.

— Это сделала она?

— Расследование только началось, — уклончиво ответила Нина.

— Есть другие подозреваемые?

Нина молчала.

— Ты, должно быть, попала в странную ситуацию, — предположила Анника. — В странную с профессиональной точки зрения. Я понимаю, что ты не можешь участвовать в расследовании, но в то же время…

— Я вынуждена участвовать в нем, хочу этого или нет, — перебила Аннику Нина Хофман. — Я приняла этот вызов, мой коллега и я были первыми полицейскими, прибывшими на место преступления.

Анника вздрогнула.

— Наверное, тебе было очень тяжело, — предположила она, — сохранить объективность.

За соседним столиком вдруг расхохоталась какая-то парочка. Другая встала из-за стола, гремя стульями. Анника передвинула по столу нож.

— Объективность?

Анника дождалась, когда веселая парочка вышла из пиццерии.

— Не поддаться собственному мнению о виновности и невиновности.

— Давида убили во сне, — сказала Нина. — Мы нашли в кровати пистолет. Уже есть доказательства, что он и стал орудием убийства.

— На нем были отпечатки пальцев? Вы быстро сработали.

— Все еще проще. Это был табельный пистолет Юлии.

Анника едва удержала возглас изумления.

— Откуда это известно? Ведь все эти пистолеты похожи как две капли воды.

— У большинства полицейских пистолеты «Зауэр-225». Но у каждого пистолета есть номер, который записан за определенным полицейским.

— Я могу это опубликовать?

— Естественно, нет.

За столом повисло неловкое молчание. Вокруг вставали и уходили люди.

— Что думает полиция об Александре? Жив ли он? — спросила Анника, когда затянувшееся молчание стало действовать ей на нервы. — Не пора ли обратиться к людям, чтобы они помогли в поисках мальчика?

Нина Хофман несколько долгих секунд мрачно смотрела на Аннику.

— Мы не знаем, жив ли Александр, — ответила она наконец. — Пока мы считаем, что жив. Но очень важно, чтобы публика не теряла бдительности.

— Если он мертв, то что, по-вашему, могло с ним случиться?

— Он целую неделю не был в детском саду. Юлия позвонила туда и сказала, что мальчик болен. Последним, кто видел мальчика, был сосед Линдхольмов снизу, Эрландссон. Он видел в глазок, как Юлия спускалась по лестнице с Александром. Это было утром во вторник. У них была с собой цветастая матерчатая сумка.

— Но об этом я тоже не могу писать?

Некоторое время обе женщины сидели молча. Официантка унесла тарелки. Они не стали пить кофе и попросили счет.

— Кстати, — сказала Анника, расплатившись деньгами Берит, уже собравшейся уходить Нине. — Почему этим не занимается национальная криминальная полиция? Разве не она расследует все преступления, совершенные сотрудниками полиции?

— Юлия уволилась из полиции две недели назад, — ответила Нина, вставая.

Она была на голову выше Анники.

— Уволилась? — переспросила Анника. — Почему?

Нина молча посмотрела на Аннику.

— Если хочешь, я могу зайти с тобой в банк. Надо, чтобы кто-нибудь подтвердил твою личность.

Анника от неожиданности остановилась, изумленно приоткрыв рот.

— Ты это сделаешь? Это было бы просто здорово.

Они вышли из пиццерии и молча направились к банку по Ётгатан.

Очередь между тем рассосалась — закончился обеденный перерыв. Анника заполнила новые бланки и подошла к той же очкастой кассирше.

— Привет, это снова я, — сказала Анника. — И я опять хочу снять деньги.

Нина Хофман протянула кассирше водительские права и полицейское удостоверение.

— Я могу удостоверить, что эта женщина та, за кого себя выдает, — твердо произнесла она.

Кассирша скорчила недовольную гримасу и коротко кивнула.

Она отсчитала двадцать пять тысяч крон тысячными купюрами и легким движением кисти бросила их Аннике.

— Не будете ли вы так любезны положить их в конверт? — едко поинтересовалась та.

Кассирша едва не поперхнулась от злости.

— Как только я открою счет в другом банке, вернусь и закрою здесь все свои счета, — пообещала Анника и, круто повернувшись, пошла к выходу.

Оказавшись на улице, Анника медленно выпустила из груди воздух.

— Спасибо, — сказала она и протянула Нине руку. — Не могла даже вообразить, что все окажется так просто…

— Полицейское удостоверение обычно хорошо помогает, — ответила Нина и, впервые за их встречу, скупо улыбнулась.

— У тебя не сохранился номер моего мобильного? — спросила Анника.

Они разошлись в разные стороны — женщина, офицер полиции, пошла к Данвикстуллю, а Анника спустилась в метро на станции «Слуссен».

Шюман сидел за столом и беспомощно смотрел на полученную накануне директиву руководства. Шестьдесят сотрудников.

«Он должен уволить шестьдесят сотрудников».

Главный редактор встал и принялся расхаживать по своей крохотной каморке — шаг в одну сторону, шаг — в другую.

Он снова сел и нервно провел ладонью по волосам.

Если он станет протестовать, то результат будет один — ему придется собрать вещички и уйти. Шюман хорошо это знал, проведя много лет в теплых объятиях семьи. Руководить газетой сможет кто угодно, у Шюмана не было иллюзий относительно собственной незаменимости. Вопрос заключался лишь в профессиональных амбициях нового руководства. Превратит ли оно «Квельспрессен» в грязную половую тряпку с голыми девками на третьей странице? Выбросит всю политику, аналитику и расследования, чтобы оставить только сплетни о знаменитостях?

Или семья просто закроет газету?

«Квельспрессен» не была любимым детищем семьи — это было еще мягко сказано. Если бы газета не давала прибыль, то ее давно бы уже убили и похоронили.

Выколачивание дохода любой ценой было главным требованием владельцев, когда его несколько лет назад назначили главным редактором и юридическим лицом, ответственным за издание. Андерс Шюман всегда держал газету на плаву, но шестьдесят сотрудников?