Павел Саксонов - Можайский — 2: Любимов и другие

— Кстати, Любимов, — Монтинин, едва удерживая на лице серьезное выражение, перебил поручика, — а сейчас-то что у тебя в кобуре?

Поручик достал на всеобщее обозрение револьвер:

— Мой собственный.

Щелкнул переломленный ствол, из барабана на ладонь посыпались патроны. И револьвер, и патроны, вне всякого сомнения, были настоящими.

— И как же он к тебе вернулся?

— Выиграл.

— Выиграли? — Инихов так и подскочил. — Как это — выиграли?

— Очень просто. В карты.

Звякнуло стекло о стекло: начальник Сыскной полиции трясущимися руками схватился за стакан и бутылку. На Михаила Фроловича было жалко смотреть: его совсем допекли. А вот Кирилов, Митрофан Андреевич, даже злорадно как-то воскликнул:

— Так он еще и игрок! Можайский! — Митрофан Андреевич повернулся к его сиятельству. — Ты кого к себе в участок набираешь?

Ничуть не обидевшись на тыканье, Юрий Михайлович усмехнулся — по-настоящему, даже прикрыв для пущего эффекта свои улыбающиеся глаза:

— Знатоков своего дела, Митрофан Андреевич, специалистов. Рафинированные интеллигенты мне точно не нужны!

На мгновение в гостиной вновь воцарилась тишина: такое презрение послышалось в голосе его сиятельства, отчеркнувшего термин «интеллигенты», что все мы начали озираться, не без обеспокоенности вглядываясь друг в друга. Очевидно, смотр прошел благополучно, потому что внезапно атмосфера сделалась легкой: ни одного интеллигента друг в друге мы не обнаружили! Даже Чулицкий как-то вдруг и совершенно успокоился, а усы Митрофана Андреевича вернулись в естественное для них положение. Более того, господин полковник внезапно рассмеялся:

— Ладно, сдаюсь… ну, поручик, давайте, выкладывайте: как это вам удалось отыграть револьвер?

Наш юный друг, на которого изменившаяся атмосфера тоже оказала самое благоприятное впечатление, улыбнулся:

— Вы не поверите, но когда мы спустились в подвал, первой, что я увидел, была колода карт, лежавшая на перевернутом ящике. Рядом с этим ящиком стояли ящики поменьше. Очевидно, те, что поменьше, заменяли стулья, а тот, на котором лежали карты, — стол. Тут же было несколько кружек и бутылки вина. Причем, господин полковник, меня поразило, насколько дорогим было это вино!

Митрофан Андреевич выгнул бровь, как бы задавая вопрос: «И насколько же?»

— Самое лучшее! Штук пять Шато-Латур [9] Красное бордо; одно из пяти (а в описываемое время — одно из четырех) красных бордо, относящихся к premier cru — высшей, элитной, категории красных бордосских вин. и парочка Шато-д’Икем [10] Сотерн (одна из разновидностей «ликерных» вин), белое бордо, единственное, относящееся к категории premier cru supérieur: выше — только небо в алмазах. .

— Недурно. Полагаю, из тех самых запасов барона Кальберга, о которых столько говорят?

— Да. — Поручик кивнул и опять заулыбался. — Но, Боже мой…

— Теперь-то что? Вам не предложили выпить?

Все рассмеялись. Но веселее всех смеялся сам поручик, поскольку он, как это тут же прояснилось, смеялся над смеющимися:

— Предложили. Едва мы уселись на ящики — а меня, должен заметить, усадили даже не без любезности, — как тут же и предложили. Я предпочел медок [11] Поручик имеет в виду красное бордо. «Медок» — винодельческий регион Бордо и одновременно «сборное» название красных сухих бордосских вин типа того же Шато-Латур. : понимаете, не очень люблю сотерн…

— Да вы — эстет, милостивый государь! — голос полковника, впрочем, звучал без злобы.

Поручик оставил выпад в свой адрес без комментария и просто продолжил, как будто бы его и не прервали:

— … но стоило мне сделать первый глоток, как тут же я выплюнул эту дрянь! Представляете? — вино было напрочь испорчено!

Его сиятельство поднял на поручика свой улыбающийся взгляд. Михаил Фролович и Сергей Ильич, не сговариваясь, нахмурились. Иван Сергеевич — Монтинин — хлопнул себя по лбу и даже воскликнул что-то вроде: «Ну, ты, братец, даешь!» Даже Саевич, фотограф, до сих пор — фигура вообще безмолвная и незаметная, как-то странно хрюкнул: вероятно, по своей отчаянной бедности сочтя себя лично оскорбленным. Иван Пантелеймонович, повидавший немало барских причуд, сохранил невозмутимый вид, хотя и под его окладистой бородой промелькнуло подобие улыбки. Вадим Арнольдович взглянул на своего младшего коллегу с недоумением. Что же касается меня, то я задумался: ведь не из тех людей поручик, которым средства позволяют лакомиться отборными винами до одурения и отвращения! А значит — тут что-то не так? Ведь, несмотря на то, что временами поручику явно везло, и денег у него бывало вдосталь, едва ли он принадлежал к тому числу знатоков, которые на вкус отличают один апелясьон [12] Appellation . Буквально — название, обозначение. В узком смысле — винодельческий регион, дающий наименование конкретным винам. Например: Шато-Латур Пойяк , т. е. красное сухое бордосское вино, произведенное в коммуне Пойяк, в винодельческом хозяйстве Шато-Латур. L'appelation d’origine contrôlée — система контроля качества, гарантия того, что произведенные в апелясьон вина являются марочными (при условии их сертификации). от другого и даже premier cru от какого-нибудь troisième!

Мои размышления, буквально ворвавшись в них, оборвал Митрофан Андреевич. Брант-майор оказался единственным из нас, кто взглянул на ситуацию не глазами критика, а как профессионал, причем профессионал именно в пожарном деле. Самым натуральным образом расхохотавшись (отчего немного азиатское его — с широкими скулами и узкими глазами — лицо превратилось в добродушнейшую маску), он пояснил изумленной публике:

— Ну, конечно! Конечно же, испорчено! А как же иначе? Господа! Вино должно храниться в надлежащих условиях, но о каких условиях может идти речь в охваченном пожаром доме? Как же тут сохранить определенный процент влажности и строго четырнадцать градусов выше нуля, если считать по Цельсию? Удивительно вовсе не то, поручик, что вы не стали пить ту бурду, в которую превратилось некогда превосходное вино. Удивительно то, что ее вообще кто-то стал пить! Очевидно, уж что-что, но вкус у похитивших вас молодчиков тягой к изысканности не отличался. Это же надо! Пять, говорите, бутылок Шато-Латур и две — Шато-д’Икем? Ха-ха-ха…

Как по команде, нахмуренные брови господ Инихова и Чулицкого вернулись в свое естественное положение, а сами господа заулыбались. Михаил Фролович даже коротко хохотнул — как бы вторя искреннему смеху полковника — и добавил:

— М-да… пропала коллекция Кальберга! А ведь столько о ней слухов ходило…

— Вот именно! — Митрофан Андреевич перестал смеяться. — Ну, поручик, дальше-то что? Выплюнули вы эту гадость…

Наш юный друг подхватил с полуслова — все-таки живости этому молодому человеку не занимать: