Джон Карр - Месть «Красной вдовы»

Гийо Бриксам замолчал, чтобы посмотреть на своих слушателей. Раздался бон часов в холле.

— Вы, конечно, обо всем давно догадались, но мне необходимо было изложить вам эти подробности, чтобы познакомить вас с действительными причинами той драмы, которая должна была последовать. Сансоны смотрели на свое занятие как на всякую другую специальность, но все же они приняли под свой кров иностранца в момент, когда он представлял для них серьезную опасность. Сансоны никогда не стремились оказать влияние на его образ жизни и мыслей. Если бы его рассудок не был уже тогда болен и если бы не ужасный поступок старой госпожи Марты Дебу Сансон, брак этот мог быть счастливым. Но бедному Чарльзу Бриксаму суждено было умереть сумасшедшим. Слишком гордый, чтобы упрекать Марию-Гортензию за то, что она скрыла от него свою тайну, он перестал любить ее. По ночам его стали мучить кошмарные сны. Однажды он заметил на кухне груду стиранного белья, которое ему напомнило одежду гильотинированных. В другой раз его собственное отражение в зеркале внушило ему необъяснимый страх. В марте, когда у семьи его тестя было особенно много работы, он напился в библиотеке и спокойно вышел из дома с намерением сдаться властям. Но, спустившись лишь на несколько ступенек, он встретил молодого Анри. Тот хорошо говорил по-английски. Любезно поговорив с Чарльзом, он затем ударил его кулаком в затылок, лишив таким образом сознания, и внес его обратно в дом. Мария-Гортензия приняла мужа без упреков, но они по целым дням не разговаривали между собой. Чарльз написал отцу, интересуясь, как покинуть Францию. После длительного молчания ему ответил друг отца. Он сообщил, что отец его умер, но что он выхлопочет Чарльзу разрешение на возвращение в Англию. Мария-Гортензия, как поступила бы на ее месте всякая хорошая жена, сразу заявила, что она не задумываясь последует за своим мужем.

«Между нами могли бы существовать нежные отношения, — писал Чарльз, — если бы не мое проклятое душевное состояние. Боже, смилуйся, смогу ли я когда-нибудь одержать победу над самим собой?»

Но самым страшным врагом супружеской четы, по моему мнению, была госпожа Марта, которая, сердясь из-за признания Сансонов, вскоре возненавидела Чарльза. Ее ненависть росла по мере того, как силы все более и более покидали ее.

Комната со столом лимонного дерева принадлежала ей. Облокотившись на подушки в большой кровати в форме лебедя, бледнолицая, с перевязанной платком шеей, она принимала Чарльза и вела с ним длинные разговоры о страшных случаях из прошлого, о подарках, которые получал ее муж за то, чтобы быстрее делал свое дело, и о других подобных вещах. Когда она видела, что его охватывает ужас от всего этого, она приходила в ярость.

Эти разговоры имели для него ужасные последствия: он никогда не смог забыть эту проклятую комнату.

В конце апреля, наконец, были получены вести из Англии: один корабль будет ждать их в открытом море на расстоянии четырех миль от Кале. Требовалось покинуть Францию с фальшивыми паспортами, что тогда было очень опасно, но им пришлось рискнуть. Госпожа Марта лежала на смертном одре, когда узнала об их предполагаемом отъезде. Мария-Гортензия проводила целые часы у ее изголовья, и старая ведьма сумела их использовать. Когда они отъезжали в закрытой карете, ее злобный смех провожал их.

Побег обошелся без осложнений, в Англии они получили хорошее состояние. Казалось, все складывается наилучшим образом, но менее чем через восемнадцать месяцев, в один из летних дней, когда Чарльз спускался по лестнице, у него в первый раз по приезде на родину началась страшная галлюцинация: ему почудилась повозка, полная обезглавленных кровавых трупов. Подобные видения и далее преследовали его время от времени, и он их описывает в своем дневнике.

Тут Гийо немного передохнул и затем продолжал:

— В начале 1796 года Мария-Гортензия родила двух близнецов: мальчика и девочку. Вскоре стало известно, что старая Марта умерла накануне своей сотой годовщины, оставив необычное завещание: всю обстановку и все, что находилось в ее комнате, без единого исключения, она завещала своей внучке Марии-Гортензии. Та сожгла это завещание, как только его получила и прочитала, но никогда не забывала его содержания. Чарльз ничего не пишет о том, каким образом им была доставлена обстановка. Он ежедневно читал Библию и разрешил Марии-Гортензии ночевать вместе с детьми в обновленной комнате ее предков… Ваша фантазия сумеет дополнить этот рассказ.

Мария-Гортензия умерла естественной смертью раньше Чарльза. Легенда об этой комнате, гласившая, что каждый, кто попытается остаться в ней один, должен умереть, берет свое начало, кажется, со слов одной женщины, ухаживавшей за Марией-Гортензией во время ее болезни. «Перед смертью, прощаясь с мужем, она его поцеловала, — рассказывала эта женщина, — и тихим голосом произнесла несколько слов». Сиделка поняла только одно: «В случае большой потребности».

Держа мужа за руку, она ждала смерти. Вдруг она вся напряглась от усилий что-то сказать, казалось, хотела о чем-то предупредить, но не смогла произнести больше ни одного слова.

Когда Гийо замолчал, Терлен тряхнул головой, точно отгоняя ожившие тени прошлого.

— А теперь, господа, — сказал Гийо, поднимая руку, — вы, вероятно, поверите, что отравленная западня существовала. Может быть, вы догадались, что убивающий механизм был сделан по приказу госпожи Марты. Мартин Лонжеваль привез его Марии-Гортензии вместе с инструкцией, как ей им пользоваться, чтобы освободиться от сумасшедшего мужа.

— А вы сами, молодой человек, верите в существование этой западни? — спросил сэр Джордж, обращаясь к Гийо. — Мария-Гортензия пыталась, лежа на смертном одре, предупредить своего мужа, но не смогла сделать этого. И что вы думаете о шкатулке, которую старая дама показала Чарльзу в присутствии Мартина Лонжеваля? Впрочем, мы уже уделили достаточно внимания этой шкатулке.

— И не нашли в ней ничего подозрительного, — добавил Гийо. — Нет, господа, то есть… — пробормотал он, поглядев на Г.М.

Тот сидел спокойно, глаза его были скрыты за темными стеклами очков. Он сказал:

— То, что вы сейчас нам рассказали, очень интересно, друг мой. Все, вероятно, заметили, что, воспроизводя те кровавые события, вы только один или два раза употребили слово «страшный». Интересно было бы установить, кому мы сочувствуем — бедному Чарльзу Бриксаму с его поврежденным рассудком или его жене и ее семье. Что касается вас, то ваши симпатии, по-видимому, ни на той, ни на другой стороне. Судя по вашему рассказу, на вас произвел впечатление только сам Чарльз Бриксам.