Паула Гослинг - Тайна Люка Эббота

— Ага, — сказал Люк Эббот, откидываясь в кресле. Прекрасно, Пэдди.

Пэдди усмехнулся:

— Прекрасно, тетя Клоди Мэйберри, должен был ты сказать. Это она выдвинула такую версию сегодня по телефону. Говорит, что вычитала подобное в каком-то романе.

— Как я понимаю, Марк Пикок пытался увидеться с тобой, — сказал Люк, обращаясь к Дженифер.

Наступил вечер, мягкий и теплый, после последнего блика солнца, — но с прохладой ветра, которая будто говорила: наслаждайтесь, пока можете. Они гуляли в саду за домом.

— Да, Кэй говорила мне. Похоже, он заявился в дурном настроении. Обругал Кэй. Она считает, что он слишком нервный. Сказал ей, что имеет право видеть меня, так как у него «все намерения жениться»… вроде бы он принимает меня за какую-то домашнюю утварь. Он так изменился со дня смерти матери. Я не понимаю этого. Как будто он… — Дженифер замолчала.

— Как будто — что?

Она пожала плечами.

— Как будто возвращается его прежняя болезнь. — Она взглянула на Люка. — Ты знаешь, о чем я.

— Да, дядя объяснил мне. Но мы проверили записи: он регулярно выписывает медикаменты по сей день. Мы посмотрели в аптеке у Пелмера — все рецепты сданы, значит, лекарство получено. Мне кажется, на него просто подействовала свобода, наконец для него наступившая. Синдром владельца замка.

— Надеюсь, что да. — Она посмотрела на высокую стройную фигуру Люка рядом с ней, на еле различимые в темноте черты лица. Говорит ли он правду — или до сих пор подозревает Марка?

— Вы еще кого-то арестовали?

— У нас есть задержанные, — уклончиво ответил Люк.

— Значит, все кончено?

— Не совсем. Еще много неясного.

— Он сумасшедший, этот арестованный?

— Я не специалист, чтобы говорить определенно. — Люк посмотрел на верхушки кустов, покачивающиеся под ветром. Казалось, они дают кому-то знак. — Не слишком приятный человек. Извращенец. Изо всех сил пытается спасти себя — любыми возможными средствами, как большинство убийц. Они убивают, поскольку убеждены, что более важны для мира, нежели их жертвы. Ничего другого на ум не приходит.

— Тогда — пожалуйста, сэр, подарите мне жизнь вновь, — попросила Дженифер. — Я скоро сойду с ума, прячась здесь и ничего не делая. Он признался, что напал на меня?

— Нет. Пока нет. Мы допрашиваем его. Пока он сознался лишь в первом убийстве.

— О… — Некоторое время она молчала. — И все же, я надеюсь, вы добудете от него признание.

— Я не уверен, — с сомнением ответил Люк.

— Да, но не могу же я сидеть, как монашенка, всю жизнь взаперти!

— Я бы рад изменить ситуацию, — ответил Люк. — Из медицинских соображений, разумеется.

— Очень забавно. — Отчаяние сделало ее тон настойчивым, чего она не желала. — Ничего не произошло с тех пор, как на Фрэнсис напали, и ничего не произойдет. Завтра же я приступлю к работе, как обычно.

— Я бы не советовал.

— Но почему? — возмутилась она. — Вы же поймали убийцу?

— Мы поймали одного убийцу. Но мы не уверены, что он ответственен за все убийства, которые мы расследовали.

— Ты делаешь все это нарочно?! — накинулась Дженифер на Люка. Романтический вечер внезапно не показался ей таким уж романтичным. Люк уже не казался замечательным, а начал раздражать. Его медлительная, весомая речь, его осторожность, практичность, его проклятое спокойствие вывели ее из себя. Он никогда не был таким раньше. Был подвижным, быстрым на реакции, быстрым на мысли, решительным и агрессивным. Где он прячет теперь все это: под непроницаемостью и несокрушимостью скалы? — Ты хочешь запереть меня, изолировать?

— Каждый мужчина втайне мечтает изолировать от людей любимую женщину, — сказал Люк. — Мечтает содержать ее в бархатной коробочке, чтобы доставать лишь для личного любования. Это страшно трудно — подавлять собственнические инстинкты…

— Заткнись!

— Слушаюсь, мэм.

— И прекрати смеяться надо мной. — Неужели Люк и вправду сказал — «любимую женщину»?

— Слушаюсь, мэм.

— Я не желаю быть запертой как… как безделушка.

— Хорошо. Тогда я вынужден приставить к тебе охрану. Я думал, ты более разумная женщина, Дженифер. — В его голосе уже не слышался смех. Он устал. — Если бы у меня была сломана рука, я бы послушался совета профессионала, значит, твоего совета. Почему же ты не принимаешь моих советов?

— Потому что вы уже нашли убийцу — и потому что во всем этом нет смысла. Вот почему. — Она всматривалась в темноте, пытаясь различить выражение лица собеседника. — Или есть что-то, что ты недоговариваешь?

— Есть много чего такого, о чем я тебе не говорю.

— А почему?

— Потому что я не уверен до конца; потому что тебе ничего не стоит сделать то, о чем я прошу, — а мне будет стоить многого, если я совершу ошибку.

— Я пошла домой, — резко сказала Дженифер. — Я замерзла.

— Дженни… — начал было он.

Но она уже ушла, и только звук ее быстрых шагов, только тень, промелькнувшая возле освещенных окон, только стук закрывшейся двери остались с ним.

И — ничего кругом, кроме ветра, проносящегося через высокую ограду из кустов, окружавшую сад.

— Черт возьми, — пробормотал он и пошел к машине, чтобы ехать в полицейский участок.

Ночь опустилась на Вичфорд.

Один за одним зажигались огни — а затем гасли, и пустые улицы освещены были лишь транспортными указателями да фонарями; и светофоры мигали ни для кого, поскольку прохожих в этот час не было.

Река Перл бурлила под мостами и плескалась вдоль своих берегов. Деревья потеряли уже почти всю листву, ветер шумел в голых ветвях.

В красивых домиках и коттеджах укрывались от осеннего холода под теплыми одеялами, и снова появились грелки с горячей водой, и были уже вычищены зубы, и подогрето молоко. Вичфорд рано ложился спать.

В Пикок Мэнор были освещены лишь два окна. Еще в одном, в затемненной комнате, бубнило радио. Строительные леса вдоль особняка производили странный звук, когда пробегал ветер. На лужайке темнели большие холмы — камень, кирпич, песок. Траншеи разрывали когда-то безупречно ровную лужайку рваными ранами.

В полицейском участке было много света. Началась ночная смена. Поступили новые инструкции, нужно было заполнить множество отчетных бланков. Кофейник был вновь наполнен кофе, и послали за молоком и чаем. Затем за сахаром. Говорили о сэндвичах.

В Центре ремесел свет горел лишь в магазинчике керамики, в литографической мастерской и позади кафе. Когда Ханна Путнэм выехала со стоянки в десять часов вечера, там все еще было припарковано четыре машины. В одной из них фигура, сидевшая в темноте, посмотрела на часы и записала что-то в блокноте, затем взяла в руку радиотелефон.

Трейси Болдуин прижимала к себе своего ребенка, лежа в большой двуспальной кровати, и думала, не позвонить ли матери и не пригласить ли ее помочь. Она больше не могла выносить ожидания — ожидания самого худшего. Не могла.