Юлиан Семенов - Пресс-центр

- Не смотритесь.

Степанов заставил себя улыбнуться.

- А как же бриться?

Женщина сухо поинтересовалась:

- Что вам от меня нужно?

- Мне важно узнать, кто стоял за тем варварским бизнесом, в который вовлекли вас, конкретно. Вам знакомо имя Дона Баллоне?

- Нет.

- А его адвоката Ферручи?

- Нет.

- Вы давали показания полиции по поводу всего с вами случившегося?

- Считаете, что после таких показаний мне можно было бы продолжать жить в этом городе? Да и вообще во Франции?

- Но вы же дали интервью газетам...

- И прокляла себя за это.

- Вы допускаете мысль, что этот страшный бизнес может продолжаться?

- Он продолжается.

- И вы спокойно к этому относитесь?

Лицо женщины собралось в какую-то странную гримасу, потом она тихо засмеялась.

- Я отношусь к этому с радостью... Не я одна... Знаете, как приятно, если не только ты извозилась в дерьме и сломала себе жизнь...

- Я не верю вам, - сказал Степанов убежденно. - Я вам не верю.

- Вы не верите мне, потому что не испытывали того, что пришлось испытать мне... Когда твой рабочий день начинается в восемь утра, а кончается в три ночи, когда ты перестаешь быть человеком, а становишься подстилкой, когда четыре раза в году привозят доктора и он делает тебе аборт, но перед тем, как положить в кресло, тоже считает своим долгом посопеть с тобою на дармовщинку... Если бы я могла написать обо всем, что мне пришлось пережить, я бы отдала это Лелюшу или Годару, получился бы неплохой фильм, но я не могу об этом писать, потому что у меня разорвется сердце... Оно и сейчас, когда я говорю с вами, болит, и рука холодеет...

- А вам не захотелось найти людей, которые поместили в газете объявление о "выгодной работе на берегу моря"?

- Этот человек сам нашел меня, месье Степанов, он меня нашел вскорости после того, как я вырвалась оттуда... Я живу в квартире, которую он мне купил, и я получаю от него ежемесячную дотацию, на которую безбедно существую.

- Вы можете назвать его имя?

- Могу. - Женщина снова закурила. - Вы сами его назвали только что. Да, это адвокат Ферручи, вы правы.

- Вас кто-нибудь предупредил, что я стану спрашивать об этих людях?

Женщина вскинула голову; в ее больших глазах, скрытых темными стеклами очков, метнулся страх.

- Почему вы так решили?

- Потому что литератор умеет чувствовать так же, как женщина... Я это почувствовал, мадемуазель Лоран...

- Зачем вам эта история? Какое вам дело до моей судьбы? Почему вы считаете возможным вообще говорить со мной обо всем этом?!

- Я вам отвечу... Вы вправе передать мои слова тем, кто звонил вам после того, как журналисты попросили найти для меня время... Вас же заставят передать содержание нашей беседы, разве нет? Вот я и даю вам карт-бланш, передайте им слово в слово то, что я сейчас скажу... Это фашизм, когда женщину продают в рабство... А фашизм надо уничтожать... Любым способом. Я подчеркиваю - любым... Те люди, которые продали вас, а потом купили вам квартиру на рю Канибьер, боятся только одного - силы. Высшим проявлением силы является знание, не так ли? Я много знаю о помощнике Дона Баллоне адвокате Ферручи, а буду знать еще больше... Они звенья цепи... Но они лишь исполнители злодейства, главное планируют те, кто выше и респектабельнее... И они, этот самый Дон Баллоне и Ферручи, назовут мне ряд имен, в которых я заинтересован, понимаете? А это поможет моим друзьям предотвратить новые трагедии. Во имя этого мои друзья и готовы на все.

- Не сердитесь.

- Стараюсь...

- Мне двадцать пять лет, месье Степанов, - женщина сняла очки, глаза у нее были пустые, выцветшие какие-то, в сети мелких морщин. - А выгляжу на хорошие сорок. Не надо, не перебивайте, я знаю цену успокоительным комплиментам... Я не могу никого любить, потому что в моем сердце, в памяти, в глазах постоянно живет прошлое. С ним я умру... Никогда не смогу забыть... С содроганием думаю о том, что сентиментальные литераторы прошлого века окрестили словом "близость"... Теперь для меня высшим проявлением любви стало слово "отдельность"... Вы намерены предотвратить какую-то трагедию... Это ваше право... Но не употребляйте меня в качестве инструмента... Я этого не хочу... Можете встретиться с моей подругой, мы с нею работали в одном коттедже, ее зовут Жюли, она жаждет мщения... Пожалуйста, я не против, если она станет давать вам информацию... Только меня больше не трогайте, ладно?

...Жюли была полной противоположностью мадемуазель Лоран, вся словно бы собранная перед ударом.

- Да, мы сбежали вместе с Люси, нам помог капитан, он был немцем, Герберт Шрауб, он чувствовал свою вину перед французами, его папа был в парижском гестапо, знаете, если уж немец честен, так он честен до конца... Я готова на все, только бы отомстить. Люси сломалась, постоянно пьет, по-моему, у нее в голове что-то сдвинулось... Я могу передать вам мои записки, если вы серьезно считаете, что у вас что-нибудь получится, только, правду говоря, сомневаюсь Вы не знаете этих людей, они здесь всемогущи...

- Вы предпринимали что-нибудь, Жюли?

- Спросите лучше, чего я не предпринимала!

- Обращались в прессу?

- Конечно. И в суд, и в прокуратуру. У ферручи все схвачено, всюду поставлены купленные им люди...

- Вы позволите открыто в прессе называть ваше имя?

- Конечно! Как же иначе?! Мне ведь никто квартиры на рю Канибьер не покупал и ренты не платит...

Ферручи оказался высоким седоголовым человеком с большими, чуть навыкате глазами; одет, как и полагается преуспевающему адвокату, несколько небрежно: в левой руке зажата дорогая "данхиловская" трубка.

- Я думал, вы позвоните завтра, - сказал он Степанову. Рад знакомству... Мы с боссом успели прочитать вашу последнюю книгу, очень интересно, только советовал бы вам найти другого издателя в Швейцарии, ибо месье Жюри не так престижен, не умеет делать рекламу, сама скромность... Если хотите, я готов свести вас с одним из наших издателей...

- Но я не пишу порнолитературу, господин Ферручи.

- Мы издаем и поэзию, и альбомы живописи, и учебники по экономике, господин Степанов...

- Примите мои поздравления, такая многогранность.

- Благодарю вас. Чем могу быть полезен?

- Я бы хотел задать вам ряд вопросов...

- Да, пожалуйста, к вашим услугам...

- Если общественность узнает подробности о работорговле женщинами - у меня есть показания Жюли, об убийстве Сфорца, есть пленка и об авиакатастрофе, устроенной для Энрике Маттеи, это может повредить тем, кто стоял за подобными операциями?

Ферручи всплеснул руками, глаза его стали круглыми, как у филина.

- Это же конец всему! Крах! Тюрьма и позор!

- Ну, а если люди, виновные в названных преступлениях, откроют мне правду о том, кто дал приказ убить Леопольдо Грацио? И о причинах, я имею в виду внешнеполитические причины, побудивших предпринять эту крайнюю меру...