Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу

Этого оказалось достаточно, чтобы наше с Герой хрупкое перемирие с оглушительным звоном разлетелось на мелкие осколки. Оскорбленная наглым вмешательством неизвестной девицы, наверняка подцепленной неразборчивым в связях Герасимом на дискотеке и оказавшейся в его постели по чистой случайности, я моментально вскипела и гневно рыкнула:

— Скажи своей Муму, чтоб заткнулась и сопела в подушку, когда люди разговаривают!

Странно, но Герасим, как мне вдруг показалось, оскорбился.

— Ее зовут Лена.

То, что Гера встал на защиту неизвестной и даже вспомнил ее имя, хотя обычно такое за ним не водилось, почему-то не на шутку меня задело.

— А мне без разницы! Посоветуй ей не доставать меня, я…

— Все! Кончай пылить и вези дискету, — оборвал мою гневную тираду Герасим.

Дело для меня всегда было превыше всего, поэтому я тут же заткнулась и коротко сказала:

— Еду.

Компьютерный гений жил на другом конце старой Москвы, что не так и далеко от меня, но из-за пробок добираться мне пришлось минут сорок. Оставив машину у подъезда, я не стала дожидаться лифта и привычно понеслась вверх по хорошо знакомой лестнице, прыгая через две ступени.

В самом начале своей карьеры я прожила в этом доме три года, снимая каморку в огромной коммуналке и упорно осваивая азы будущей профессии. Именно тогда я подружилась с Герасимом, занимавшим вместе с матерью две комнаты в дальнем конце коридора. Он учился в школе и самозабвенно мечтал о собственном компьютере, которого у него на тот момент не было, и быть не могло. Зарплаты медсестры едва хватало, чтобы прокормить сына, а ведь нужно было еще покупать ему одежду, которая на шустром парне буквально горела. Мы с ним сошлись на почве ужинов и моей бесхозяйственности. В том смысле, что я не была приучена к домашней пище. Мамаша, которой до меня никогда дела не было, в пьяном угаре о таких пустяках, как еда, обычно не вспоминала. В моменты просветления она баловала меня пирожками, что продавались рядом с заветным ларьком с выпивкой.

Поселившись отдельно, я многолетней привычке не изменила и продолжала питаться всухомятку. Возвращаясь домой, по пути заскакивала в магазин, покупала колбасу, сыр, консервы — и это был мой ужин. Тянущийся вверх и поэтому вечно голодный Герасим вечерами, пока мать дежурила в больнице, крутился на кухне, наливаясь пустым чаем и исподтишка косясь на ужинающих соседей. Не знаю, как другие, но я под этим тоскливым взглядом чувствовала себя неуютно и поэтому уже на второй вечер пригласила его к своему столу. Парень ломаться не стал и предложение принял охотно, а в знак благодарности принялся развлекать меня рассказами о тонкостях компьютерных технологий. С того вечера так и повелось: я приносила провизию на кухню, а меня там уже поджидал горячий чайник и голодный Герасим.

Прошла неделя, и в один из вечеров Гера однажды заявил:

— Если одними бутербродами питаться, никаких денег не хватит. Тебе что, лень нормальную еду сварганить?

Сознаваться зеленому пацану, что ничего готовить я не умею, было стыдно, поэтому пришлось соврать:

— Нет сил возиться. Устаю на работе.

Парень понимающе кивнул и предложил:

— Давай я кашеварить буду. Ты только продукты купи.

— А что нужно? — растерялась я, имеющая лишь приблизительное представление, что из чего получается.

— Картошки! — ответил Гера. — Нажарю сковородку, вот и наедимся!

Идея так мне приглянулась, что я, не раздумывая, выдала ему деньги. Следующие три года мы изо дня в день ели жареную картошку, потому что ничего другого, как оказалось, Герасим готовить не умел. Кому-то, более обласканному жизнью, такое однообразие быстро надоело бы, но я была счастлива. Впервые в жизни меня вечерами ждала горячая еда, причем приготовленная специально для меня.

Дверь отворилась, и в полутьме коридора возник Герасим. И я снова подумала, что за прошедшие со времен нашего знакомства годы он окреп, возмужал и раздался в плечах. Ничего в нем теперь не напоминало того тощего пацана, с которым мы ели картошку прямо из сковороды на огромной коммунальной кухне. Правда, в то утро выглядел он не лучшим образом: заспанная физиономия и торчащие во все стороны вихры ясно свидетельствовали о бессонной ночи. Я вспомнила девичий голос в трубке и невольно расплылась в улыбке.

— Что? — недовольно скривился Герасим.

— Классный видок.

— На себя посмотри, — беззлобно огрызнулся он.

Препираться мы могли до бесконечности, и оба получали от пикировки искреннее удовольствие. В другое время ни за что не упустила бы возможности подколоть его, но на этот момент настроение у меня было препаршивейшее. Душу будоражила неясная тревога, причиной которой было злополучное послание. Держаться я старалась бодро, но Герасим сразу заметил неладное.

— Что с тобой? — насторожился он.

— Сама понять не могу. Вроде ничего серьезного, а на сердце неспокойно.

Стараясь избегать излишних эмоций, коротко изложила суть возникшей проблемы, особо отметив непонятную осведомленность отправителя.

Герасим слушал внимательно и вроде бы даже сочувственно, но, когда я умолкла, раздраженно пожал плечами:

— Ну и что ты так волнуешься? Что тебе заказчик неизвестен? Тебе это так важно — знать в лицо того, кто хочет получить эту картину? По-моему, нет. Главное — человек готов щедро заплатить. Или для тебя деньги уже перестали что-либо значить?

Я страдальчески поморщилась:

— Нет, конечно.

— Тогда я не понимаю, чего ты дурью маешься. Кончай бренчать нервами и приступай к работе.

Мы постояли немного, сверля друг друга гневными взглядами, потом Гера взял меня за руку и мягко спросил:

— Почему ты так нервничаешь?

— Трудно сказать… Но ты же знаешь, чем я занимаюсь. Тут любой пустяк может подлянкой обернуться.

Герасим понимающе кивнул. Он, в отличие от многих моих знакомых, действительно знал, чем я зарабатываю на жизнь. Поделилась я с ним своим секретом давно, и произошло это случайно, под влиянием моей минутной слабости. В то время я была очень одинока, не имела ни настоящей родни, ни преданных друзей. Родственников мне заменял мой наставник Павел Иванович, а единственным другом был тощий подросток Герасим.

— Ты разыскиваешь старинные картины?

Помню, какими широко распахнутыми недоумевающими глазами смотрел он на меня тогда.

— Не только картины… Это могут быть и украшения, ордена, миниатюры. Есть любители старины, коллекционеры. В общем, люди, собирающие произведения искусства и мечтающие заполучить ту или иную вещь в свое собрание. Вот мы с Павлом Ивановичем и помогаем им осуществить свою мечту.

— А сами они не могут купить? Зачем им вы?

— Ну… — замялась я. — Не всегда хозяева редкостей горят желанием с ними расстаться.