Вера Коркина - Сукин сын

Нина сидела за столом, подперев голову и печалилась о Шурке, самовар остыл.

— Думала, ты не придешь.

— Завтра уезжаем. Машина будет готова к вечеру. Пойдем? — она встала, нежно провела по волосам, расцеловала его брови, и в нем снова все перевернулось, точно его схватили и связали беспомощного. Ну не ведут себя так женщины, не было такого!

— Как забираться на кровать?

— По лестнице. Сначала разденься.

Авилова это смутило, но он послушался. Черт-те что. Они не спали до петухов, а может, и спали, все было неотчетливо, явь со сном путались, в ушах стоял громкий шум, будто у моря. Его ненадолго отпускало, потом снова скручивало желанием. Как ни бросало, что бы ни происходило с плотью, женщина держала любые удары, превращая буйство в другое. Он занимался любовью всерьез, до страха. На дне образовался твердый комок страха, вырос и отвердел за ночь. К утру его стала мучить тревога, он не хотел от нее отрываться, точно собирался запастись на долгую жизнь. Это была самая длинная его ночь. Непрерывно звонил телефон. Когда посветлело, Нина проверила определитель и удивилась: «Семь раз позвонила Маша. Что-то случилось». Она набрала номер, молча выслушала и отошла притихшая.

— Что?

— Да уж… Сроду не бывало.

— Что случилось?

— Рукопись пропала. Единственный оригинал в музее. Маша возле дома вспомнила, что забыла включить сигнализацию, и вернулась. Обошла на всякий случай экспозицию, а рукописи-то и нет. Надо же…

Нина ходила по комнате, сжав руки и заметно волнуясь.

— Что ты дергаешься? Тебе-то каким боком эта рукопись?

— Как это? Государственная ценность. Марью Гавриловну могут уволить. Понаедут, начнут все проверять… Мой дом вообще незаконно тут построен. Да много еще чего случится…. А на кого подумают, знаешь?

Нина остановилась и прищурилась.

— Знаю, — отрезал Авилов. — А ты откуда знаешь?

— Татуировки чем сводил? — ответила печально. — И что теперь нам делать? Это ведь надолго, голубчик, — она обласкала его лицо глазами.

— Я пойду. Отопри мне.

Синеглазка проводила до калитки. Он вдруг заметил конуру, и спящего на цепи беззвучного пса светлой масти, и трехцветную кошку, дремавшую на завалинке. Это надолго. Если эта ерунда надолго, то с Ниной он завяз.

Наташа уже проснулась и громко отхлебывала молоко, листая книжку.

— Ты где был? Ты ночью приходил? Или нет? — спросила она.

— Спасибо за экскурсию, — он отвесил Наталье поклон. — В музее украли рукопись. Я попал.

— Ты что, украл у них рукопись? — книжка в ее руках наклонилась и встала криво, но она не заметила.

— Мне крышка.

— Почему?

— У меня судимость… Заодно проверим наши чувства… — мстительно добавил он, припомнив, кто был инициатором экскурсии. Наташа поглядела на него с интересом.

— Не то что я тебя в чем-то обвиняю… — с досадой произнес Авилов. — Но не нравилась мне эта затея с заповедником с самого начала. Ты волокла силой, как на веревке. Место глуповатое, вот и поехало. Оттянемся тут, похоже.

К двенадцати часам из областного управления прибыл следователь. Повестки разнесли к 13.00, начав с сотрудников.

Допросив Марью Гавриловну и сложив в папку первый протокол, Михаил Михайлович Шишкин, капитан тридцати двух лет, выпил стакан холодного чаю с лимоном и призадумался. Женщина репутации безупречной. Держалась достойно, хотя руки дрожали. Винила себя за сигнализацию и беспокоилась о судьбе рукописи. Никого не подозревает, хотя по интеллигентской привычке недолюбливать власть допустила нелестные отзывы в адрес депутата Алексея Ивановича Спивака и Сергея Сергеевича Пичугина из Министерства культуры. На редкость ненаблюдательна. Кто рассматривал рукопись, кто заходил в дом, когда сорвался с крыши кровельщик, осталось тайной за семью печатями. Одни эмоции, никакой логики…

Михал Михалыч вздохнул. Шел третий час пополудни, солнце на западе нагрело комнату. Он включил вентилятор и вызвал следующего свидетеля, Зосю Вацловну Свенцицкую. Смутившись, поспешил усадить вошедшую. Юбки на ней фактически не было, только повязка на бедрах.

— Я бы попросил вас в следующий раз в присутственное место одеться приличней.

Девушка понятливо кивнула.

— Я кое-что видела.

Михал Михалыч достал чистый лист и приготовился записывать.

— Женщина-брюнетка и ее муж не слушали, только переглядывались. Она им управляла, как пультом. Куда показывала, туда и шел. Потом, когда Александр Евграфьич упал с крыши, он возвращался в дом за зонтом. Все бегали, ахали, а он сходил за зонтом и вернулся. Человек едва не погиб, а они вспомнили о зонте.

— Как выглядел зонт?

— Он был в клетчатом чехле.

— Можно было в чехле вынести рукопись?

— По размеру подходит.

— Вы можете точно утверждать, что она там была?

— Нет.

— Еще что вы заметили?

— У девушки, которая ходит в библиотеку, Наташи, странный спутник. Шрам, вид опасный. Выглядит на все способным. Он все время что-нибудь трогал или пытался, как будто проверял на ощупь. И еще у него какие-то отношения с Ниной Миненковой, это местная жительница, экстравагантная, с деньгами. Это наследство от мужа, она нигде не работает. Они, я имею в виду Нину и этого, ведут себя как старые знакомые. Может быть, он приехал к ней.

— Но он ведь приехал не один?

— Его девушка другого круга.

— Что еще за круги… — отмахнулся следователь. — Чай, не дворяне. Ближе к фактам. Кто уходил последним?

— Не знаю. Я ушла с Алексеем Ивановичем, потому что он предложил проводить, там оставались Наташа с Авиловым, кажется, и Марья Гавриловна…

Зося полезла в карман, развернула жвачку и засунула в рот, поглядев на следователя подозрительно прозрачным взглядом. Михал Михалыч, сообразуясь со своим опытом, именно таким светлым рыбьим глазам доверял меньше всего. Минут двадцать он заполнял протокол, потом дал его подписать. Когда Зося уходила, опустил глаза, чтобы не видеть обильно голых ног, и налил воды из графина, но выпить не успел. В кабинет ворвались фурия в очках и тип, похожий на разлохмаченную веревку.

— Принимаю по одному, — возразил следователь.

— На каком основании нас задерживают?

— На основании постановления, — он выложил на стол бумагу, придерживая рукой. — Представьтесь, пожалуйста.

— Вы обязаны представиться первым!

— В повестке все написано. Капитан Шишкин.

— Я Лариса Мясникова, критик, это мой муж, художник.

— Фамилию свою назовите.

— Постников.

Следователь сверился со списком и обратился к художнику, выглядевшему более смирно.

— Подождите за дверью.

— Обоснуйте, почему, — заспорила рыжая, развалившись на стуле, как в кресле, и приняв светскую позу. Михал Михалыч вытер платком лоб и поскучнел. Замордуют.