Наталья Андреева - Смерть по сценарию

— Возможно. Наверное, это большой минус, когда милиционер не помнит дату рождения великого поэта Александра Сергеевича Пушкина, но боюсь, все свои зачеты Михин уже сдал.

— А вы?

— Что?

— Помните, когда родился Пушкин?

— Шестого июня.

«Слава богу, что у меня жена преподает литературу». Леонидов впервые сказал Александре спасибо за обзор школьных сочинений, который она любила в домашних условиях проводить, зачитывая вслух некоторые выдержки.

— Тогда я буду с вами разговаривать. Вы тоже милиционер?

— Нет, я ваш друг.

— А! Так вы к Наденьке?

— Нет, сейчас к вам. Вы были на даче у Клишина в тот вечер, когда его убили?

— У Паши? — сразу заметался он. — Никого еще не нашли?

— Кого?

— Этого Сальери

— Почему Сальери?

— А как же? Я просто уверен, что кто-то из зависти решил погубить большой талант и бросил в бокал с вином яд. О, как велик был Пушкин, он гениально все это описал!

— Извините, я немного о другом. Так зачем в тот вечер вы поехали к своему ученику, Аркадий Михайлович?

— Ах, молодой человек! Ну зачем вам?

— Об этом неприятно говорить?

— Ну, почему сразу неприятно? Да, я любил свою жену. Аллочка была вовсе не такая плохая, и она тоже очень любила меня. Мы прекрасно прожили вместе столько лет… Да… Я за нее, естественно, волновался, и, когда какой-то мужчина позвонил и сказал, что моей жене плохо и она лежит на даче у Павла, я поехал, конечно.

— Разве «скорую» вызвать не могли? И вообще, кто это звонил? Вы спросили?

— Спросить, кто звонил? — Он нагнул голову набок, прислушиваясь к этой фразе, как собака, не запоминающая с первого раза нужные команды. — Я подумал, что его послал позвонить ко мне на дачу Павел, и все.

— И поехали очертя голову вечером за своей женой, у которой своя машина?

— Мне сказали, что Аллочка лежит… У нее желудок больной, она так плохо питается, моя Аллочка, и все курит без конца, курит…

— Ну, вы приехали, и что?

— Ее уже не было.

— Полегчало, значит?

— Да, знаете, молодой человек, я так обрадовался, когда узнал, что она в состоянии была уехать сама.

— И вас не расстроило, что вы проехали столько километров?

— Ну и что? Аллочке же было плохо! Однажды она забыла купить свои сигареты, это было ночью, еще в те застойные добрые времена, когда после девяти никто не торговал, не было палаток, круглосуточных магазинов, и я поехал по знакомым, чтобы достать ей сигарет.

— Ночью? С вами все понятно… И вы не ругались, не выясняли отношений?

— С Пашей? — очень искренне удивился Гончаров. — С Пашей выяснять отношения? Да это же был добрейший человек!

Тут Леонидов снова чуть не упал со стула:

— А я другое о Павле Андреевиче слышал.

— Клеветники, завистники! Я же говорю, что его отравил Сальери.

— А вы никогда не критиковали Клишина?

— Ну, я советовал иногда, но очень осторожно. Талант, знате ли, вещь хрупкая, его нельзя ни за что ругать.

— А отношения Павла с вашей женой были вам известны?

— Отношения? Они прекрасно ладили, Аллочка и Паша. Между ними отношения были прекрасные, просто великолепные. Паша нисколько не обиделся, когда Аллочка вышла замуж за меня. Вы знаете, молодой человек, Паша за моей женой когда-то ухаживал, — таинственно понизив голос, подмигнул профессор Алексею. — Ухаживал, да, да. Но Аллочка полюбила меня, мы поженились, а Паша нисколько не обиделся и по-прежнему ко мне приезжал. Какой он был милый и добрый! На свадьбе радовался больше всех, поздравлял очень искренне, и с Аллочкой потом это была замечательная дружба.

«С ума сойти! — подумал Леонидов, выслушав тираду профессора. — Если не прикидывается, то кого к черту он вообще может отравить?»

— А о чем вы говорили в тот вечер, Аркадий Михайлович?

— О последней Пашиной книге, о чем же еще? Он отрывки мне давал читать. Очень странная вещь, я никогда не думал, что моего лучшего ученика потянет на мистику.

— Мистику?

— Ну а как вы еще назовете описание собственной смерти? С чего он взял, что его непременно должны убить?

— А разве его не убили?

— Да? Постойте-постойте, в самом деле! Надо же! Да ведь он так и писал! А я никогда даже не думал, что…

— Последний месяц чем вы занимались?

— Писал новую монографию у себя на даче, начал в конце мая. А что, уже месяц прошел? Какое сегодня число?

— Сегодня похоронили вашу жену.

— Аллу? Да, я написал об этом в своем дневнике…

— В вашем кабинете сегодня нашли снотворное.

— Да, помню. Как странно, сам не знаю, что где лежит, вот и этот пузырек совсем не помню. Нашли, да?

— Вы снотворное употребляете?

— Какие-то таблетки пью. Но это, кажется, почечные. Вернее, у меня почки больные, да и сердце иногда шалит, но снотворное… я не помню, — честно сказал наконец Гончаров.

— Вы сегодня все время находились в кабинете?

— Нет, что вы. Поработать не дали, да… Я сидел со всеми за столом, они странные, да? Разве надо было все это говорить об Алле? Они и меня просили сказать, что-то налили в рюмку. Но разве надо пить? Я совсем ничего потом не помню, а Аллочка… Разве ее нет?

— Я пойду Надю позову.

Леонидов вышел из кабинета. На кухне Надежда в своем длинном траурном платье мыла грязную гору тарелок, стряхивая объедки в мусорное ведро.

— Надя, давайте хоть я помогу.

— Я привыкла, — стандартно ответила она, как отвечала на любые предложения о помощи, наверное, всю свою жизнь. — Поговорили?

— Представляю, что было с Михиным. Он психиатра не пытался вызвать?

— Нет, — улыбнулась Надя. — Если честно, дядя выпил немного за столом, уж больно настойчив был на поминках народ, вашему Михину досталось почти бездыханное тело, а после того как не был сдан зачет по Пушкину, его просто выставили из кабинета. Дядя, еще не совсем трезвый, закричал на всю квартиру: «Завтра все выучите, молодой человек, и придете пересдавать!»

Алексей едва не рассмеялся, представив себе эту сцену.

— А как с вами?

— Я сдал, и со мной поговорили. Скажите, Аркадий Михайлович всегда был такой… ну, странный, или это Алла его довела?

— Можно и так сказать. Дядя долго привыкал многое не замечать в поведении своей жены. Сначала, конечно, пытался отстаивать права, высказывал противоположное ее оценкам мнение, но они были в разных весовых категориях, Алла и дядя. Тетка родилась стервой, а дядя — интеллигентом уже далеко не в первом поколении, а мы с вами из курса истории знаем, кто в таких схватках берет верх. Хорошее воспитание хорошо, пока дело не доходит до драки, потом остается только повесить его себе на грудь, как посмертную медаль, и благородно утопиться. Со временем дядя научился просто не реагировать на Аллины грубости, делать вид, что он их не услышал, думая о своем, и в конце концов вообще переселился в свой собственный внутренний мир — ему так удобнее.