Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

Я в растерянности переводила взгляд с Вероники на Петю и обратно. Признаться, у меня очень небольшой опыт общения с сумасшедшими, и в некоторых случаях я просто не знаю, как себя вести и что говорить.

За спиной Вероники Петя слегка кивнул мне, сигнализируя: надо быть спокойной и снисходительной. Я и без него это понимала, только где взять терпения?

— Пойдемте на студию, там поговорим, — пробормотала я, протягивая Веронике руку.

Она отпрянула, испуганно заморгала.

— Нет!

— Отчего же? — кисло улыбнувшись, осведомилась я.

— Там плохо. Разврат. Лицедейство.

— Ну и что?

Петя нахмурил брови, качнул головой. Намек понят. С ней не надо спорить. Что ж, не будем.

— Тогда пройдемся...

Вероника сразу успокоилась и покорно пошла за мной и Петей. Брат тихо спросил, чуть наклонившись к моему уху:

— Мне пора. Без меня обойдешься?

— Обойдусь, — так же тихо ответила я.

Он вежливо попрощался с нами и ушел. Я с тоской проводила взглядом его высокую гибкую фигуру. Надо было все же попросить его остаться. Я не была уверена, что сумею справиться с припадками Вероники, если таковые последуют.

Мы прошли еще часть улицы и присели на скамейку. Под ней была большая лужа с крошечным островком. Мы пристроили ноги на этом островке, Вероника достала бело-голубую пачку, вытянула папиросу и закурила. Дым, естественно, полетел в мою сторону. Мы поменялись местами. Вот теперь все было в порядке.

— Вера, расскажи толком, — попросила я. — Откуда ты взяла, что змея собирается и тебя задушить?

— Она звонила.

— Когда?

— Вчера. Ночью. То есть сегодня. Пять утра — это сегодня?

— Сегодня, — мрачно вздохнула я. — Ты уверена, что звонила змея?

— Уверена. Кроме нее и... еще одного человека, мне никто никогда не звонит.

— И что змея сказала?

— «Закрой рот, шалава, не то отправлю на небеса».

Я заскучала. Фраза была взята из дешевого детектива.

Более того, я даже вспомнила, где ее видела: в одной из

семи книжек, разложенных Вероникой на столе и раскрытых на шестьдесят второй странице.

— Понятно... — сказала я только для того, чтобы что-нибудь сказать.

Вероника забеспокоилась:

— Ты мне не веришь? Прошу тебя, поверь, подруга, я правду говорю... — Она запнулась.

— Упруго, — подсказала я.

— Что «упруго»? — удивилась Вероника. — Нет, это слово не подходит. Лучше так: я правду говорю с испуга.

Я бы не сказала, что ее слово подходило больше моего. Но спорить, конечно, не стала. Она шмыгнула носом, оглянулась, будто кто-то мог нас подслушать, потом шепотом продолжила:

— Ты не оставишь меня, Тоня? Не отдашь на растерзание змее подколодной, которая убила Мишеньку?

— Не оставлю, — буркнула я, — не отдам. Завтра сходим в кино, потом поедем к тебе и...

— Не завтра! — взвизгнула она так пронзительно, что я чуть не свалилась со скамейки. — Не завтра! Сейчас!

— Т-ш-ш... — Я нервно посмотрела вокруг. — Мне надо идти. Честное слово. Я уже и так опаздываю.

— Сейчас! — прошипела она сквозь зубы. — Мы поедем ко мне сейчас!

Тут я рассердилась. К черту терпение. Нет его у меня, нет.

— Или завтра, — твердо сказала я, — или никогда.

Мое олимпийское спокойствие подействовало на Веронику как лекарство. Она еще раз оглянулась.

— Тоня... Ну тогда посиди со мной хоть пять минут. Я чувствую, со мной что-то происходит. Голова болит...

— Пять минут, — согласилась я. — Только ты ответь на мои вопросы, ладно?

— Ладно.

— Сначала назови имя змеи.

— Это имя нельзя произносить здесь, — важно ответила она. — Только в четырех стенах можно. В моих.

Шантаж. Чистейшей воды шантаж. Она думает, за именем убийцы я сейчас побегу к ней домой. А что, и побежала бы, если б была уверена, что она меня не надует.

— Пусть так. Тогда отложим до завтра.

В ее карих глазах мелькнуло разочарование. Тем не менее она покорно кивнула.

— Вера, ты была хорошо знакома с Мишей?

— Да.

— Он заходил к тебе в гости?

— Да.

— А ты к нему?

— Да.

— Ты звонила ему в... в тот вечер?

— Да...

— Что он тебе сказал?

— Что перезвонит мне завтра.

— Ты знаешь, кто его убил?

— Да...

— Кто?

Разумеется, она не ответила. Разумеется, она снова задрожала как осиновый лист и забормотала себе под нос то ли молитвы, то ли проклятия. Пришлось быстренько переводить разговор на другую тему:

— У тебя муж есть?

Вероника ужасно удивилась. Даже перестала дрожать. Искоса глянув на меня, она поджала тонкие губы и высокомерно произнесла:

— Мне не нужны мужчины. Меня не радует их присутствие и не беспокоит их отсутствие. Я сама по себе.

Надо же, вот так речь. Причем в прозе.

Я украдкой посмотрела на часы. Она заметила это и горько усмехнулась:

— Ступай, Тоня. Я знаю, что никому не нужна. Даже лучшей подруге... Но может быть... — скупая слеза скатилась по ее впалой щеке, — может быть, пройдет весна и лето, позабудем мы с тобой об этом. И начнем скакать и веселиться, к солнцу обратив младые лица.

— Как в палате пятой психбольницы... — пробурчала я и встала. — У тебя есть деньги?

Вероника молча помотала головой.

— На полтинник. Как-нибудь потом отдашь.

— Зачем мне деньги? Зачем мне презренный металл? — скривилась она.

— Это не металл. Это бумажка. На такси поедешь. А завтра — как договорились, без двадцати шесть у кинотеатра.

Я посадила ее на такси, помахала ручкой и поспешила на студию. Опаздывала я уже на семнадцать минут. Вадя снимет с меня скальп, а потом продаст его Пульсу. Или Сладкову. Но то, что меня ожидало на самом деле, ранило гораздо больнее.

Я уже подходила к нашему павильону, когда увидела у дальнего окна Невзорову и Дениса. В этом не было ничего странного, и я бы спокойно прошла мимо, если бы... Я не хотела верить своим глазам. Денис наклонился к Невзоровой, она потянулась к нему, вытянув губы трубочкой, и они стали целоваться.

Я стояла как вкопанная. Я с места не могла сдвинуться. Меня словно пронзил заряд электрического тока, от которого сейчас было очень больно где-то в области сердца... Затем я собрала всю свою силу воли и сделала шаг...

Войдя в павильон, я без сил опустилась в Вадино кресло. Мое тело мне не подчинялось. Если минуту назад я не в силах была пошевелиться, то теперь руки мои задрожали, ноги ослабли, словно набитые ватой. Еще минута мне потребовалась на то, чтобы потихоньку начать соображать.

Ах, Невзорова, ах, жрица любви... Везде поспела.

Пока я медленно приходила в себя, Вадя стоял рядом и сочувственно смотрел на меня. Он, конечно, не знал, что со мной случилось, но все равно сочувствовал. Лучше бы оставил меня в покое на десять минут, отдал хлойушку Гале и занялся съемкой. Терпеть не могу, когда на меня глазеют в такой ситуации.