Эдвард Эронс - Женщина с Мальты (сборник)

Затем женщина произнесла совершенно спокойным голосом:

— Корвут заявил, что прибыл сюда с целью убить двух человек. И он хочет, чтобы об этом знала полиция. Точнее, ЦРУ! Он не стал называть оба имени. Но один из них — Дарелл.

Макенени буркнул что-то невнятное себе под нос и уставился непонимающим взглядом на Брейгана.

— Это не тот, кто работает в нашем отделении в Нью-Йорке по делу Стеллы Марни?

— Да, он, — ответил Брейган.

— Нам необходимо его срочно проинформировать.

Брейган выдохнул с некоторым облегчением. Господин Данстермайер, скрестив руки на груди, смотрел на них обоих с видом человека, удовлетворенного ошеломляющим эффектом, который произвели только что сказанные слова. И теперь это было единственное выражение на его непроницаемом лице. «Я уже слишком стар для таких вот дел, — подумал Брейган. — Слишком стар и слишком вымотан, если даже такой субъект, как Данстермайер, смог столь быстро и легко просчитать ситуацию».

— Я позвоню по телефону в Вашингтон прямо сейчас, — тихо и медленно произнес он.

Дарелл отодвинул телефонный аппарат в сторону и вернулся в холл к Дэйдри. Мелкий моросящий дождик превращал залив Чезапик в шершавое полотно стального цвета. Было уже половина одиннадцатого того самого субботнего утра. Он примчался из Вашингтона сюда, в Принс Джоунс, в одну из многочисленных деревушек штата Мериленд, для того, чтобы успеть еще позавтракать вместе с Дэйдри Пэджет. Впереди у них, лишь для них двоих, был еще целый уик-энд. Но теперь все летело к чертовой матери! Дарелл изо всех сил стремился сдержать в себе огорчение, охватившее его после телефонного звонка.

— Это был Дикинсон Макфи, — нехотя бросил он и вновь уселся за стол.

— Тебе нужно уходить? — тихо и сдержанно спросила Дэйдри.

— Да. В местном аэропорту скоро должен быть самолет. У нас с тобой есть еще около получаса времени.

— Ну, Сэм…

— Давай оставим эти вздохи и недовольства! — сказал он с некоторым раздражением. — Когда и где мы вновь сможем встретиться?

— А стоит ли? — Ее слова прозвучали с явным безразличием. — Мы можем говорить об этом постоянно, но из этого никогда ничего не выйдет! Один лишь звонок от твоего маленького генерала, и все наши планы, наши слова друг другу превращаются в дым. Остается лишь одно — глупые и напрасные догадки. Эти пустые разговоры, этот дым — и больше ничего!

— Прости меня…

— Я полагаю, мне даже не следует спрашивать, куда и зачем ты собираешься?

В ответ он невесело улыбнулся.

— Ты же знаешь, что я не смогу ответить.

— Да, я знаю! Это — единственное, что я хорошо знаю.

Дарелл смотрел, как она наливает ему кофе в чашечку. Кухня в этом старом доме была тихой и умиротворяющей. В камине из красного кирпича, весело потрескивая и играя языками пламени, пылал небольшой огонь, который Дарелл сам совсем еще недавно разжег. Напротив камина располагалась обычная современная плита со старым, сияющим медью котлом. Эта семейная реликвия очень нравилась Дэйдри. Через небольшое квадратное окошко виднелся край мокрой лужайки, которая убегала к самому берегу залива. В губе залива, на север от побережья, под промозглым дождем стоял старый обшарпанный вельбот. С него какой-то мужчина водил драгой по дну в поисках устриц. Дарелл хорошо знал привычки местных ловцов устриц. Если бы в такую вот погодку ловом занималось сразу два-три человека, это было бы самым обычным делом. Однако там сейчас был только один человек. Он стоял, глубоко согнувшись над узенькой палубой перед маленькой рулевой рубкой, и что-то делал. Все это очень озадачило Дарелла. Сидя на своем стуле, он замер в размышлении. Что бы все это могло значить? Подозрительность и обеспокоенность отключили его внимание от Дэйдри.

Дарелл был высоким брюнетом, немногим более чем за тридцать. Над резко очерченным ртом он носил маленькие усики. Его голубые глаза почти всякий раз темнели, когда он сердился или же погружался в глубокие размышления. Именно такими они были сейчас. Движения его худощавого тела были пружинисты и точны. Его горячий и вспыльчивый характер в результате многолетних самостоятельных тренировок прекрасно уравновешивался профессиональными качествами, первые навыки которых он получил еще в детстве. Это было очень далеко отсюда — в заболоченных лиманах Луизианы. Ему уже тогда пришлось усвоить непреложную истину, что порой жизнь от смерти может отделяться такими качествами, как сдержанность и осторожность. Длинная вереница погибших друзей и знакомых, с которыми ему приходилось некогда работать, была зловещим и неумолимым свидетельством цены за неосмотрительность. На войне, в которой участвовал Дарелл, не было слышно звуков победных фанфар и барабанного боя. Она велась незаметно и тихо. Борьба нервов и профессиональных навыков. Тайная война разведывательных служб. Ее полем боя чаще всего были грязные улицы и темные закоулки где-то на задворках этого беспокойного мира. Отнюдь не сила, а скорее всего коварство и осторожность были здесь главным оружием. Хотя в этой виртуозной и неистовой игре порой приходилось пользоваться и кинжалом, и пистолетом. Годы такой службы оставили на нем неизгладимый отпечаток…

В тот момент, когда он внимательно наблюдал за человеком на вельботе, Дэйдри изучающе смотрела на него.

— Это всего навсего Том Уорди, — тихо произнесла она.

— Он из Принс Джоунс?

— Он живет здесь столько, сколько я себя помню! Совершенно безобидный старик. — Взглянув прямо ему в глаза, Дэйдри спросила: — Дорогой мой, ну неужели же ты не способен хоть на минуту расслабиться? Что с тобой постоянно происходит? Это прекрасный старик, который всю жизнь только тем и занимается, что каждый день ловит своих устриц. А ты смотришь на него с такой подозрительностью! Не слишком ли ты далеко заходишь со своей работой?

— Ди, я просто не могу позволить себе расслабляться, — ответил он ей.

— Ну! Это как раз то, о чем я тебе и говорю!

Дарелл отвернулся от окна.

— Все это слишком поздно для меня, — в некотором раздумье произнес он. — Я уже не способен от этого избавиться. Это я знаю точно…

— Может, и для меня это слишком поздно? Или для нас обоих? Посмотри-ка мне, Сэм, в глаза! Это так?

Дарелл залюбовался ее тихой и какой-то торжественной красотой. Она была единственной женщиной, которой удалось прорваться через барьеры его образа жизни и возродить чувства, как ему казалось, давно и навсегда умершие. Он знал, что женщины гораздо лучше мужчин, которые, влюбившись, пользуются ими, а потом непременно бросают. С Дэйдри Пэджет такое поведение не подходило. Непостижимым образом ей удавалось вызывать в нем чувства, на которые он уже не считал себя способным. Она просто вновь вдохнула в него жизнь! Довольно часто Дарелл злился на себя самого за то, что никак не мог найти достойного ответа на ее вопросы об их взаимоотношениях.