Алистер Маклин - Кукла на цепи. Дело длинноногих манекенщиц

– В таком случае тебе придется умереть намного быстрее.

Он влез в сейф, дрожа всем телом. Кем бы он ни был, я уже понимал, что это не крупная рыба. Руководитель торговлей наркотиками, как правило, отличается абсолютной твердостью и жестокостью, а этот не обладал ни тем, ни другим.

Следующие пять минут я провел в бесплодном осмотре всех доступных ящиков и бумаг. Все обнаруженное было так или иначе связано со вполне законными делами, что, впрочем, само собой разумелось – Даррел не производил впечатления человека, оставляющего компрометирующие документы в местах, где они могли бы попасть в руки, скажем, уборщицы. Через пять минут я открыл сейф.

Даррел ошибся относительно количества воздуха внутри. Переоценил его. Он полулежал, опершись коленями о спину Марселя, который, к своему счастью, по-прежнему был без сознания. Во всяком случае, так мне показалось. И я не дал себе труда проверить, а схватил Даррела за плечо и вытащил. Это было похоже на вытаскивание лося из болота, но в конце концов он позволил себя сдвинуть и тяжело вывалился на пол. Некоторое время полежал, потом неуверенно поднялся на колени. Я терпеливо ждал, пока хрипение перешло в сравнительно нормальное сопение, а цвет лица – из сине-фиолетового во что-то, что можно было бы признать здоровою розовостью, если бы я не знал, что обычный оттенок его кожи сравним разве что со старой газетой. Поддерживая его, я помог ему встать, что удалось далеко не с первой попытки.

– Астрид Лимэй, – повторил, я.

– Она была здесь сегодня утром… – Мне пришлось наклониться, чтобы разобрать его шепот. – Говорила, что возникли какие-то очень важные семейные дела. И должна срочно уехать из Голландии.

– Одна?

– Нет, с братом.

– Он тоже был тут?

– Нет.

– Она не сказала, куда едет?

– В Афины. Она оттуда.

– И она что, пришла сюда только затем, чтобы сообщить вам это?

– Должна была получить жалованье за два месяца. Не было денег на билеты.

Я приказал ему влезть обратно в сейф. Это стоило некоторых хлопот, пока он не пришел к выводу, что это все же лучше, чем пуля. У меня и в мыслях не было его мучить, просто не хотелось, чтобы он слышал мой разговор.

Пришлось подождать, пока на аэродроме Схипхол меня соединили с тем, с кем надо было переговорить.

– Это инспектор ван Гельдер из комиссариата полиции, – отрекомендовался я. – Меня интересует сегодняшний утренний рейс на Афины. Вероятно, КЛМ. Проверьте, были ли на борту двое – Астрид Лимэй и Георг Лимэй. Их приметы таковы… да?

Голос в трубке поведал мне, что они были на борту. Вроде бы возникли некоторые трудности с Георгом – и медицинская, и полицейская службы аэродрома сомневались, разумно ли пускать его в таком состоянии в самолет, но мольбы девушки перевесили. Я поблагодарил и повесил трубку.

На сей раз дверь сейфа была закрыта всего пару минут, которые, разумеется, не могли сильно повредить узникам. Так и оказалось. У Даррела только зарумянились щеки, а Марсель не только пришел в себя, но зашел так далеко, что силился достать пистолет, который я по небрежности забыл забрать. Когда же я отобрал оружие – единственно, чтобы он не причинил себе вреда, – то подумал, что живучесть Марселя поразительна. И вынужден был с горьким сожалением вернуться к этой мысли несколько позже – в обстоятельствах, куда менее для меня благоприятных.

Я оставил их обоих сидящими на полу. И поскольку все сколько-нибудь существенное уже было сказано, ни один из них не подал голоса. Не прощаясь, я открыл дверь, запер ее за собой на ключ, мило улыбнулся выцветшей блондинке и, очутившись на улице перед рестораном, опустил ключ в канализационную решетку. Даже если у них не было запасного ключа, телефон и сигнал тревоги остались в их распоряжении, а с помощью ацетиленовой горелки открыть такую дверь можно за каких-нибудь два-три часа. На такое время воздуха должно хватить. Впрочем, это меня не особенно заботило.

Вернувшись в дом, где жила Астрид, я сделал то, что должен был сделать сразу: расспросил соседей, не видели ли они ее утром. Двое видели – и их показания совпадали: Астрид и Георг с несколькими чемоданами уехали на такси часа два тому назад.

Астрид ускользнула. И я чувствовал себя совершенно опустошенным – не потому, что она обещала помочь мне и не помогла, а потому, что этим поступком лишила себя единственного пути к спасению.

Не убили ее по двум причинам. Во-первых, знали, что я свяжу их с ее смертью, а это уже было чересчур рискованно. И во-вторых, она уехала – и перестала представлять для них непосредственную опасность. Страх, если он достаточно велик, может замкнуть уста не менее надежно, чем смерть. Я сочувствовал ей и охотно увидел бы ее снова счастливой. Осуждать ее не имело ни малейшего смысла. Тем более, что теперь перед ней не осталось ни одной открытой двери.

Вид с высоты стрельчатого Хавенгебоу, портового небоскреба, несомненно, лучший в Амстердаме. Однако в это утро я интересовался не столько видом, сколько возможностями, какие давал этот наблюдательный пункт. Сияло солнце, но на такой высоте было ветрено и холодно. Да и на уровне моря ветер морщил серо-голубые волны неровными пенистыми гребешками. Наблюдательная площадка была забита туристами, в руках у большинства – бинокли и фотоаппараты, но и без фотоаппарата я, пожалуй, не отличался от них. Разве что – целью моего пребывания там.

Я облокотился на перила и поглядел на море. Этим биноклем де Граф оказал мне поистине неоценимую услугу: при идеальной в этот день видимости мощность бинокля не оставляла желать ничего лучшего.

Наконец, в поле моего зрения оказался каботажный пароход водоизмещением примерно в тысячу тонн, который как раз сворачивал к порту. И почти тут же я разглядел большое ржавое пятно на корпусе – и то, что идет он под бельгийским флагом. Время – перед полуднем – тоже совпадало. Мне показались, что он описывает более широкий круг, чем несколько пароходов до него, и проходит, пожалуй, слишком близко от бакенов, обозначающих фарватер, но, возможно, именно там было глубже всего.

Когда, наконец, он вошел в порт, я смог прочитать немного стертое название на заржавелом носу: «Марианна». Коли говорить о пунктуальности, капитана следовало признать педантом. Оставался ли он педантом по отношению к законам, – это уже другой вопрос.

Я спустился в «Xавен-ресторан» и пообедал. Не потому, что был голоден, просто с момента прибытия в Амстердам успел убедиться, что время, чтобы поесть, тут выпадает нечасто и нерегулярно. Кухня «Хавен-ресторана» пользуется хорошей репутацией и вероятно, вполне заслуженно, но не могу припомнить, что у меня было в тот день на обед.

В отель «Тауринг» я прибыл в половине второго. Признаться, я не ожидал, что Мэгги и Белинда уже вернулись. И был прав. Администратору я сказал, что подожду в холле, но не очень-то люблю холлы, особенно тогда, когда необходимо проштудировать такие документы, как те, что находились в папке, взятой нами в фирме Моргенштерна и Муггенталера, так что я подождал, пока администратор на минутку отлучился, поднялся лифтом на третий этаж и забрался в номер обеих девушек. Он был чуть получше прежнего, а тахта, которую я немедленно опробовал, чуть пошире, но этого могло не хватить, чтобы Мэгги и Белинда прыгали козочками от радости.