Анна Данилова - Звезды-свидетели

Легкой головной болью отозвалась мысль, что он своей игрой на рояле мешает спать Лене. Ну и что? Она знала, к кому напросилась под крышу. Вот пусть и терпит!

«Третий звонок так неожиданно и резко ударил по сердцу, что Митя ринулся с площадки вагона как безумный, и так же безумно, с ужасом кинулась к нему навстречу Катя. Он припал к ее перчатке и, вскочив назад, в вагон, сквозь слезы замахал ей картузом с неистовым восторгом, а она подхватила рукой юбку и поплыла вместе с платформой назад, все еще не спуская с него поднятого взгляда. Она плыла все быстрее, ветер все сильнее трепал волосы высунувшегося из окна Мити, а паровоз расходился все шибче, все беспощаднее, наглым, угрожающим ревом требуя путей, — и вдруг точно сорвало и ее, и конец платформы…»

Боже, какая же сильная сцена! И как же хорошо Герман увидел вдруг и Митю, и Катю, стоявшую на платформе в своем темно-синем костюмчике и голубой шляпе. Ну просто кадры из фильма! Интересно, кого Коровин подобрал на эту роль? Ведь эта девушка просто обязана быть необыкновенно хороша, и в ней детскость должна смешиваться с женственностью. Чиста — и одновременно развратна, вот какой, в представлении самого Бунина, была Катя. Наверняка у Коровина есть такая, и девушка эта непременно профессиональная актриса. Из молодых. Совсем юных. Увидел ее Коровин в какой-нибудь выигрышной роли в студенческом спектакле, приметил, пригласил в ресторан, накормил-напоил, привез к себе, вслух читал ей Бунина, накинул ей на плечи шаль, на голову надел голубую шляпу…

Лена? Нет, она бы не подошла. Лицо у нее не славянское, слишком широкие скулы, удлиненные глаза, что придает ее внешности своеобразную неповторимость. Взлетающие брови делают выражение ее лица надменно-удивленным.

…Скрипнула дверь. На пороге призраком появилась Лена, в мужской, сине-белой, в полоску, пижаме. Длинные штаны складками собирались вокруг ее ступней. Длинные рукава закрывали кисти рук. Длинные светло-русые волосы завесили половину лица. И раскосые синие глаза. И тонкие, приподнятые удивленно брови.

Герман оторвал пальцы от клавиш и уронил руки на колени. Все, композитор? Пора на покой? Как же, ведь у него гостит девушка, которой надо выспаться. А то, что ему хочется играть, он чувствует в себе силы сочинять, эта непонятная Лена, возможно, своим появлением все испортила, — как к этому отнестись?

Терпение его иссякло.

— Нам надо с тобой поговорить, наконец, — сказал он, со стуком опуская крышку рояля на клавиатуру.

Лена молча кивнула. Решительно прошла в комнату и со вздохом опустилась в глубокое кресло. Откинула волосы с лица, намотала их на кисть руки и пожала плечами:

— Хорошо. Я готова.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Это же ты решил со мной поговорить. О чем?

— Ну, начать хотя бы с того, что ты, человек, обратившийся ко мне с просьбой защитить тебя, лгала мне с самого начала.

— Ну и что? Все лгут. И моя ложь была еще не самой отвратительной. Главное, что ты понял это.

— Но зачем тебе все это понадобилось?! Чтобы испугать меня? Какой во всем этом смысл?

— Я долго думала о том, как попасть сюда, к тебе. — Она говорила спокойно, и даже казалось, что ей скучно повторять все то, что она давно уже, вероятно, мысленно ему рассказала. — Ты — человек неординарный, к тебе просто так не подойдешь. Требовался некий шок, чтобы вывести тебя из состояния равновесия, испугать и вместе с тем вызвать твою жалость. Судя по твоей музыке, ты должен был оказаться человеком чувствительным, жалостливым и очень доверчивым. Появиться в твоей машине и просто сказать, что я — убийца, было бы недостаточно. Следовало придумать такую историю, где бы я выглядела жертвой. Но мне даже придумывать ничего не пришлось. Обстоятельства моей жизни складывались таким образом, что несколько человек из моего непосредственного окружения поплатились жизнью за свою глупость. Первая — Нина Вощинина. Все, что я рассказала тебе, — чистая правда. И если ты захочешь узнать, была ли на самом деле такая девушка и что с нею стало, то тебе скажут, что она на самом деле выбросилась из окна после того, как ее муж отдал ее «попользоваться» своему другу.

— А что ты скажешь про Маргариту Вощинину? Ее же в природе не существует!

— Ну и что? Зато существовала Маргарита Сомова, мачеха другой моей знакомой, Лены Сомовой, моей тезки.

— Значит, тебя зовут Лена?

— Да. Самое обыкновенное имя.

— И что случилось с твоей тезкой?

— Мачеха Лены с помощью своего любовника, Романа, отравила ее, перед этим предварительно подделав документы и подкупив нотариуса. Там была сложная схема, но все должно было выйти так, что после смерти Лены вся ее недвижимость — а это квартиры в центральных районах Москвы — досталась бы по завещанию ее мачехе.

— Так кто же убил эту авантюристку, я имею в виду мачеху?

— Думаю, это сделал сожитель Маргариты Сомовой. Скорее всего, на тот момент он уже стал ее законным мужем. Таким образом, все, что добыла кровавым путем его возлюбленная, а потом и жена, — по закону осталось ему. Убийство на убийстве! — Она усмехнулась. — Я так давно не курила! Ты не возражаешь, если я все же закурю?

— Кури, — развел руками Герман. Так, думал он, через минуту я все узнаю, и после этого можно будет с ней расстаться. Навсегда. Главное — узнать ее условия. Неужели сейчас выяснится главное — зачем ей понадобился именно он, Герман!

Она легко поднялась, сходила в спальню за сигаретами, вернулась, затем, подняв указательный палец, метнулась к двери, ведущей в кухню, и принесла оттуда большую хрустальную пепельницу. Закурила. С наслаждением, с жадностью, как истинный курильщик.

Герман пока еще не понял, начинать ли ему радоваться тому обстоятельству, что она все же не убийца, а просто обманщица и авантюристка (вроде Маргариты Сомовой, о которой она отзывается так презрительно), ведь он не знал еще, зачем она здесь вообще появилась! И все равно слабое чувство облегчения у него возникло. А еще — стыдно было признаться себе, что его просто распирает необъятное чувство любопытства. Он снова обратился в слух.

— Брат — наркоман, — подсказал он ей.

— Да-да. Я помню. Ну, не брат он был мне! И что? Но я очень хорошо знаю эту семью. И знаю, что если бы сестра не помогла ему уйти на тот свет, то ее самой бы уже не было в живых.

— И как же она помогла ему?

— Я рассказывала тебе — сестра вкатила ему лошадиную дозу героина. Чистейшего. Дорогущего.

— Это она сама тебе рассказала?

— Неважно. Ты все равно никогда не узнаешь ее имя, потому что она уж точно не должна сидеть в тюрьме! А наркоману было уже все равно. Он не был человеком. Так — отморозок… О чем тебе еще рассказать?

— Да это же ты у нас мастерица по сказкам! Ну, вспомни ту душещипательную историю о бедном мальчике, которому срочно понадобилась операция.