Пьер Маньян - Дом убийств

— Почему? — машинально спросил Серафен.

— Почему? Да потому… Ну, вы же знаете!

— Нет, — в полном недоумении ответил Серафен.

— Как?! Вы не знаете? Но… вы ведь читали свое свидетельство о рождении?

— Мне известно только, что я сирота, — проговорил Серафен тихо, как будто стыдился этого факта.

Нотариус поторопился переменить тему.

— Короче, у вас остается 1250 франков 50 сантимов от продажи земель, а также живого и неодушевленного инвентаря… И плюс дом. А вот — ключ!

Серафен внимательно его разглядел. Он был большой, с погнутой головкой, но изношенному металлу, словно проказа, расползались рыжие пятна ржавчины.

Нотариус встал и вышел из-за стола. Он засунул банкноты и монеты в приготовленный для этой цели конверт, после чего, вместе с ключом, протянул Серафену.

— Вот! — сказал он. — Проверьте свои счета! И если вдруг, случайно, вы обнаружите там какую-нибудь ошибку, не премините мне об этом сказать.

— О, я уверен, что там все в порядке, — машинально проговорил Серафен. Молодой человек медлил и продолжал стоять, загромождая собой комнату.

— Вас что-то беспокоит? — осведомился мсье Беллаффер.

— Скажите, господин нотариус… Я хотел у вас спросить… Когда я был на фронте, я получал посылки отсюда… Почти каждый месяц… Вы не знаете, кто бы это мог быть?

— Посылки? Нет… — ответил нотариус, но тут же спохватился. — Должно быть, это мой бедный отец… Он был таким добрым человеком!

Серафен покачал головой.

— Ваш отец? Но, как я слышал, он умер в шестнадцатом.

— Да, да… — пробормотал мсье Беллаффер.

— В таком случае это не мог быть он. Я продолжал получать посылки до самой демобилизации.

— Вот как? А имени отправителя на них не было?

— Нет, никогда.

— Значит, это делала какая-нибудь добрая душа… Вот увидите — мир полон хороших людей!

Желая поскорее выпроводить Серафена, нотариус положил руку ему на плечо, однако молодой человек был слишком высок ростом, и покровительственного жеста не получилось.

— Кстати, вы хорошо устроились? — поинтересовался мсье Беллаффер.

— Я получил место дорожного рабочего…

— Дорожного рабочего! Это как раз то, что нужно! В Управлении мостов и дорог вы всегда сможете найти работу. И потом — у вас будет право на пенсию!

Когда за Серафеном наконец закрылась дверь, мсье Беллаффер, заложив руки за спину, еще долго смотрел вслед удалявшемуся сироте сквозь фестоны занавесок своего большого, забранного прочной решеткой окна. На него произвела сильное впечатление эта спокойная человеческая масса, передвигавшаяся так грациозно и бесшумно, что даже дыхания не было слышно.

Старый Бюрль, который только что отправил в рот кусок жевательного табака и прикусил его своими последними зубами, бросил оценивающий взгляд на Серафена, могучими движениями поднимавшего и опускавшего трамбовку. Они приводили в порядок дорогу у поворота на мост через канал, где колеса тяжелых грузовиков разбивали булыжник.

Был самый разгар лета, но в этот вечер небо над Дюранс словно припорошило мельчайшей черной пылью, не скрадывавшей пока очертаний облаков. Дымка была легкой и почти незаметной, но при более внимательном взгляде обнаруживалось, что она уже успела вытеснить вечернюю синеву и неуклонно надвигалась на солнце.

— Ну, парень, сейчас как грохнет! — заметил старый Бюрль. — Неплохо бы нам подобраться поближе к какому-нибудь жилью.

Серафен положил трамбовку и повернулся к нему.

— А если придет господин Англес? Он ведь сказал, что этот ремонт — дело срочное…

— Ох! Господин Англес, господин Англес!.. Коли посыпется град, то уж не ему на спину! А много ли будет проку дороге, как после этой грозы я две недели не смогу разогнуться? — Старик с остервенением воткнул свою лопату в груду щебенки у откоса, поплевал на руки табачным соком и снова окинул подозрительным взглядом горизонт. — Видишь, парень, когда небо над Мэ делается такого цвета, это значит, что оно на землю рухнет. Сам скоро убедишься. Ох, и грохнет же!

Он не успел закончить фразу, когда над карликовыми ивами Искля полыхнула маленькая молния. И тотчас до них донесся странный шум — будто над их головами кто-то опрокинул тачку со щебнем.

— Живо, Серафен! Пора уносить ноги!

Бюрль швырнул свою лопату на кучу щебня и пустился наутек. Серафен помчался следом за стариком.

— Эй, куда же вы? Подождите меня!

Но Бюрль карабкался вверх по склону со всем проворством, на какое были способны его короткие ноги. Казалось, гром подталкивает его в спину. Бюрль был уже наверху, перед двумя кипарисами, служившими ему ориентиром, и в следующую минуту ступил на вспученные плиты двора, где когда-то останавливались ломовые извозчики. Однако теперь каретные сараи, чьи расколотые трещинами стены постепенно рушились, погребая остовы телег и сельскохозяйственных машин, не могли служить убежищем. Наконец Бюрль обнаружил глухую стену с массивной дубовой дверью, которая даже не дрогнула под ударами его ноги.

— Эй, Серафен! Ты где там застрял? Давай живей, чтоб им всем пусто было…

Серафен вынырнул из-за ливневой завесы, его белокурые волосы прилипли к черепу, как у утопленника, но и под этим шквалом его шаг оставался размеренным и твердым.

В это мгновение молния полыхнула так близко, что последовавший за ней раскат грома почти оглушил обоих мужчин, и в озарившей небо яростной вспышке лицо Серафена вдруг предстало Бюрлю совершенно иным, нежели при обычном дневном свете.

— Матерь Божья! — выдохнул старик.

Но когда в течение пяти минут человеку набивают в глотку целую тачку града, когда кусочки льда через ворот сорочки просыпаются пониже пояса до самых подштанников, где скапливаются, устроив ледяное гнездышко, тут уж не до того, чтобы углубляться во всякие там мысли.

— Ну что ты там копаешься? — завопил Бюрль. — Помоги лучше высадить эту чертову дверь!

Серафен стоял, выпрямившись во весь рост, и не отрываясь смотрел на дверь с двумя старыми печатями из почерневшего воска, скрепленными хорошо сохранившимся, несмотря на прошедшее время, конопляным шнуром. Но прежде всего в глаза Бюрлю бросился массивный ключ — старый, погнутый, сработавшийся. Он схватил его и быстро повернул в замке. Печати уступили с глухим треском.

Старик шагнул через порог и оглянулся. Серафен по-прежнему не двигался с места, несмотря на хлеставшие его по лицу градины.

— Ну, в чем дело? Что с тобой приключилось? — нетерпеливо окликнул его Бюрль. — Насмерть хочешь простудиться? Давай, заходи!

— Нет! — глухо выдавил Серафен.

Раздосадованный Бюрль подскочил к нему и втолкнул в дом, награждая пинками и тумаками. К его удивлению, Серафен не сопротивлялся, позволяя вертеть собой, точно большим расхлябанным паяцем. Застоявшийся запах соли, холодного очага и кованого железа щекотал ему ноздри, близкий и знакомый, словно запах вновь обретенного родного жилища. В воздухе еще плавал едва уловимый аромат чабреца.