Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам

— Возьми у меня в сумочке, — отмахнулась я, со страхом наклоняясь над беспамятным Николаем.

— А милицию вызывать? — не отставал Пашка.

— Не… кх-кх… Не надо, — прокашлял за моей спиной голос Виктора Игоревича.

Я обернулась и встретилась с его пронизывающим взглядом. Почему-то по лицу Зацепина не били, и глаза оставались такими же ясными, как если бы он толкал сейчас речь в своем Дворянском собрании. Зато лежал историк, согнувшись в три погибели, обнимая руками живот, и тонкая струйка крови стекала по подбородку из перекошенного болью рта. Зрелище, надо сказать, жуткое. Если ему отбили внутренности…

— Ничего страшного, — констатировала между тем хлопотавшая возле него Егоровна. — А я уж было подумала, что вместо печенки у него теперь студень говяжий. Ан, нет. Просто губу порвали. Да ты у нас, Виктор Игоревич, видать, двужильный. Эк тебя месили, а ты почти как огурчик.

— Огурчик, — тяжело выдохнул Зацепин. — Только маринованный. Мужички меня отлично промариновали. Хорошо, что пресс по утрам качал, — не до конца пробили…

— Так мне милицию вызывать? — повторил возвратившийся Пашка, опасливо опускаясь на колени рядом Чинаровым и судорожно стискивая мой мобильник. — Смотрите, что они с ним сделали! А если… он умрет?

— Не умрет, если сейчас же отцу позвонишь! — рявкнула я, осторожно осматривая голову Николая. — Пусть скорую немедленно вызывает!

— Да я сам «скорую» вызову! И милицию!

— Никакой милиции, — повторил Зацепин, и был прав. — А «скорую» вызывай. Или лучше мне трубу дай — я вызову. Боюсь, тебе не поверят.

Пашка запикал кнопками, но я уже не слышала, нащупав у застонавшего Чинарова глубокую рану за ухом. Я уже собиралась оторвать край своей превратившейся в пыльную дерюжку футболки, чтобы попытаться остановить кровь, когда…

— Может быть, это пригодится?

Я едва не подпрыгнула, услышав над собой высокий женский голос. Но когда разглядела смутно знакомое лицо, вспомнила, что на ночь в лагере осталась одна из приехавших на бал журналисток. Кажется, Оксана. Она, как ни в чем не бывало, протягивала мне гигиеническую прокладку и, похоже, только что сфотографировала нас на свой мобильный, быстро исчезнувший в ее сумочке. Чертовы папарацци! Кровь и смерть для вас пахнут всего лишь сенсацией и первой колонкой. Руки мои сразу же зачесались, и не будь они заняты обматыванием вожатской головы, то, пожалуй, вырвали бы у журналистки сотовый и начисто стерли все кадры. Но вовремя поданная прокладка дорогого стоит и я, скрипнув зубами, сдержалась. А зря.

— Почему вы не хотите вызывать милицию? — начала Оксана свое журналистское расследование. — Вы что-то скрываете? Это потому, что вчера сюда приезжал Иловский?

Да уж, сообразительности этой девице не занимать. Молодая да ранняя. Или это у нее уже рефлекс выработался — связывать воедино жареные факты?

— Какая тебе разница? — как можно спокойнее сказала я. — Повезло дуре — успела в лес удрать, вот и радуйся, что не ты тут сейчас лежишь. А в чужие дела не лезь. Интервью будешь в другое время брать. И в другом месте. А теперь лучше отойди, не то в крови свои белые брючки перепачкаешь.

Но смутить ухватившуюся за криминальную тему журналистку оказалось не так-то легко.

— Кстати, о крови. Вас, кажется, тоже ранили? — она кивнула на мой порез, который после этой Куликовской битвы разошелся и кровоточил. — Я что-то не видела у них ножей. Только палки…

— Это давнишнее, — прошипела я, заканчивая перевязку. — Картошку чистила и порезалась.

— И все-таки, почему вы отказываетесь от милиции?.. — Оксана укоризненно покачала кудрявой головкой. Короткие обесцвеченные волосы делали журналистку похожей на трепещущий под ветром одуванчик. Но одуванчиком она отнюдь не была — как минимум актинидией, что хватает зазевавшихся рыбок, решивших полюбоваться на морской цветок.

Я даже испугалась, что она вызовет стражей порядка сама, но, видимо, журналистка решила не вмешиваться и только наблюдать. То, что в ближайшем номере областной газеты появится статья о бесчинствах в детском этнографическом лагере, сомнений не вызывало. Кстати о лагере… Где же наши юные пионеры? Все ли с ними в порядке?

Слава богу, в порядке оказались все. Испуганные и потому непривычно тихие мальчишки и девчонки по одному и по двое выходили из леса и молча вставали вокруг лежащего Николая. Только Надя, вытащенная мною из круга потерявших человеческий облик мужиков, то смеялась, то всхлипывала, пока подошедшая к ней Егоровна не обняла девочку за плечи и не увела в избу.

«Скорая» приехала, когда приехала. Не знаю, сколько времени прошло. Сорок минут? Полтора часа? Мне они показались вечностью. Сначала мы собирались перенести Николая в мальчишескую избу, но я неожиданно вспомнила, что людей с травмами черепа и позвоночника лучше вообще не трогать. Правда, вспомнила уже после того, как его голова моталась туда-сюда во время производимой мной перевязки.

Пожилой врач, памятный еще по вызову к Панфилову, кивнул мне, как старой знакомой, и равнодушно поинтересовался, кто его так?

— Нашлись умельцы, — пробормотала я в ответ. — С ним что-то серьезное?

— Смотря что считать серьезным, — хмыкнул эскулап. — Сотрясение мозга и несколько сломанных ребер гарантирую. Остальное будем посмотреть.

Когда «скорая» с так и не пришедшим в себя Николаем умчалась в Ухабов, я запоздало вопросила у Зацепина:

— А почему вы не поехали? Вам ведь тоже в больницу надо…

— Ничего, не развалюсь. Мы ведь до Алексея не дозвонились, так что я тут сейчас за главного. После сегодняшнего надо всех детей по домам отправить. А потом можно и в больницу.

Он сидел на крыльце дома, построенного на месте его родового гнезда, и то и дело подносил к уху свою «Нокию», чтобы поговорить с очередным родителем. Во время этих переговоров я еще раз убедилась, что дипломатических способностей Зацепину не занимать. Не прошло и получаса, как почти все родители оказались предупреждены и вскоре должны были приехать за своими чадами. Да и терпением Виктора Игоревича бог не обидел. Если бы мне досталось хотя бы половина того, что ему перепало от дмитровских мужиков, я бы голову от подушки не отрывала. А он еще находил в себе силы улыбаться растерянным подросткам и покрикивать на возбужденного, вьюном вьющегося Пашку. Разумеется, мальчишка чувствовал себя героем, который привел помощь в самый последний момент. То, что исход дела решила боевитая баба Степа, его нисколько не смущало. Главное, он был сопричастен к героической битве за родной лагерь, а до остального дела ему не было. Правда, надо отдать юному орлу должное, на меня он смотрел почти как на равного себе героя. И еще постоянно пытался помочь Зацепину, предлагая свою помощь в подносе воды, наборе нужного номера и транспортировке историка до ближайшей кровати. Зацепин отнеткивался, но я чувствовала, что предел его терпению уже очень близок.