Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам

Павел ничего не сказал, когда я, приобняв его, повела как верная жена в стельку пьяного дальнобойщика. Или мать маленького мальчика. Он вообще молчал всю дорогу, и от этого становилось только хуже. И ему, и мне. Впрочем, что это я? Я же слово дала. И даже дважды. Первый раз, обещала Немову ухать с ним в Германию, если он поможет мне спасти своего соперника. А вторую клятву, самому господу богу: ни секунды лишней не остаться с человеком, который из-за меня уже несколько раз чуть не лишился жизни.

— Паша, — начала я издалека, пытаясь разорвать тягостную паутину молчания, — А зачем Виталий нож достал, когда сказал, что прибраться хочет? Он им, что, братскую могилу копать собрался? К Страшному суду как раз успеет. Двенадцать человек, все-таки…

— Не копать, — Павел отвечал короткими предложениями, хватая ртом воздух в частых паузах. — Резать…

— Что резать?

— Животы…

— К-какие ж-животы? — кажется, мне вот-вот станет плохо.

— У трупов. Чтобы не всплывали. Затащит в озеро поглубже и притопит. Покойник со вспоротым животом не всплывает. Разве, что течение на берег выбросит…

— Господи, — прошептала я и потрясенная молчала до самого дома Егоровны.

Кусты уже расступились, пропуская нас на полянку, где возле вросшей в зеленый холм скалы притулилась ветхая избушка. И только тогда Павел не выдержал:

— Какое обещание ты ему дала? В обмен на что?

— Какая теперь разница? — пробормотала я, глядя сквозь розовую пелену, как в дверном проеме возникает маленькая женская фигура. А следом высокая мужская. У меня еще хватило соображения узнать Зацепина, зато не хватило сил сделать несколько последних шагов. Как стояла, так и села увлекая за собой не менее измотанного Павла.

— Боже мой милостивый! — всплескивает руками Степанида Егоровна, не по-старчески прытко скатываясь со ступеней. — Что-то ты, Валерьевна, зачастила ко мне. И все с мужиками… Осторожно, Витенька, бери его. Веди в дом. А мы с Валерьевной как-нибудь сами…

Вытянувшись на единственной кровати, я пыталась сосредоточиться. На чем угодно. Хотя бы на том, что пол в избушке в отличие от моего предыдущего посещения был чисто выметен. А пришедшие в негодность сухие травы душистой копной громоздились возле самой печки. Я отрешенно подумала, что не будь печь всего лишь маскировкой, то без пожара вряд ли бы обошлось. Потом попыталась обдумать еще что-то пустяковое. И все это на удивление медленно. Мысли оказались такими же ленивыми, как и тело. Язык не поворачивался назвать себя родимую обессиленной. Скорее, пропущенной через мясорубку, закатанной в тесто и хорошенько сваренной. Рука, удерживающая кружку с горячим придающим бодрости чаем, тряслась и расплескивала благоухающую на весь дом жидкость. А сидевший в ногах Павел, на удивление покорно отдавшийся в умелые руки бабы Степы, морщился и скрипел зубами, принимая муки перевязки. Виктор Игоревич Зацепин, выглядевший по сравнению с нами настоящим молодцом, несмотря на появившиеся совсем недавно ссадины на лице, трудился, не покладая рук над реанимацией примуса. Раритетная бытовая техника никак не желала заводиться и согреть для нас еще один пузатый чайник. Зато каждый был занят полезным делом.

Безразличие незаметно опутывало меня липкими тенетами. Было уже все равно, откуда взялся в избушке Егоровны воюющий с примусом историк? Почему не видно Алексея Панфилова, неужели еще не проснулся? Тяжелое молчание Павла теперь стекало с души как с гуся вода. И даже возникший на пороге Немов не заставил сердце сбиться с ритма.

Словно сквозь множество ватных слоев до меня доносились разговоры, объяснения, выяснения отношений и прочая ерунда. Главное, что все уже кончилось. Все. И можно спокойно отвернуться к стенке, чтобы хоть на несколько блаженных минут нырнуть в исцеляющий душу и тело сон.

Кажется, у меня уже вошло в привычку засыпать в самых неподходящих условиях. И просыпаться от странных звуков.

— Люди-и-и-и! — жутко завыло вдруг неведомое чудовище, заставив меня подпрыгнуть на кровати, как на батуте. — Есть кто живо-о-ой?

Пока я продирала глаза и вглядывалась в присутствующих, подозревая в розыгрыше, послышалось отчетливое шуршание, и из печи показалась голова Алексея Панфилова. Последовала небольшая суматоха, в результате которой бизнесмен был извлечен из печи, поставлен на ноги и усажен ко мне на кровать. Потом снова были разговоры, расставления точек над „и“… Немов даже умудрился обелить мое имя в глазах Панфилова и Зацепина, который, как выяснилось, пришел к Егоровне поправить здоровье, пошатнувшееся после общения с разыскивающими бизнесмена иловцами.

— Степанида Егоровна, — помешанный на истории Виктор Игоревич как-то незаметно переместился к печке. — Можно мне на этот бункер взглянуть? Даже если он не открывается. Всю жизнь мечтал из кабинетной крысы в Индианы Джонсы переквалифицироваться…

— В кого? — озадачилась старушка.

— Не важно. Ну что, пустите меня в свою тайну?

— Полезай! — милостиво кивнула Егоровна. — Только после меня. Ты ж в своих очках да еще в темноте моего фонаря не найдешь. А я всю эту пещерку на ощупь ведаю.

И вот уже ее черные войлочные боты, которые в дни моего детства весьма символично назывались „Прощай молодость“, один за другим втягиваются в раскрытый зев печи. Зацепин, не желая отставать, ринулся следом, и только затихающие чертыхания говорили о том, что такое передвижение историку в новинку.

— Я тоже с ними, — похоже, Немов считал эту экскурсию своим прямым долгом. — Хочу посмотреть из-за чего старый немецкий хрыч развел всю эту бодягу. Я его на что купил, после того как Ника мне позвонила? На то, что якобы получил информацию, будто Иловский пронюхал про бункер и послал своих архаровцев его пошерстить. Зольден сначала не поверил. Но я с твоих слов, Ника, описал, где этот бункер находится. А так как он упорно скрывал от меня, чего ради мы тут торчим, то убедился, что я не блефую. Ну и, конечно, распорядился быстренько лететь сюда с нашими орлами и не допустить конкурентов к тайнику. Мы на каких-то десять минут вас опередили. В следующий раз, Ника, если задумаешь просить моей помощи, делай это заблаговременно!

— Значит, это не случайность? — Павел заерзал на кровати так, что потревоженные ржавые пружины исполнили нечто напоминающие арию Хосе из „Кармен“. — Ты просила его…

— А что я должна была делать?! — мой возмущенный вопль заставил Панфилова подскочить с кровати. — Геройски погибнуть вместе с тобой? Да с какой стати?!

— Ты могла сбежать…

— Идиот! — прошипела я, выдергивая ноги из под Челнокова, в запале усевшегося на них.

— Конечно, идиот, — абсолютно спокойно подтвердил Немов и, усевшись на освобожденное Панфиловым место, демонстративно положил руку мне на плечо. — Неужели он не понимает, что ты просто не могла так поступить? А еще замуж за него собралась…