Адам Холл - Мат красному королю

— Здесь уже ничем не поможешь, — сказал Бишоп.

— Откуда вы знаете?

Женщина двинулась к машине, и ему пришлось быстро обойти вокруг и встать у нее на пути. Она снизу посмотрела ему в лицо и вновь спросила:

— Откуда вы знаете?

Решительным жестом он предложил ей отвернуться от машины.

— Вы должны поверить мне на слово.

Некоторое время она стояла совершенно неподвижно, глядя себе под ноги. В воздухе витал запах бензина. Текло явно из бака, а не из радиатора.

Бишоп рассматривал женщину: молодая, стройная, дорого одетая; она, казалось, совершенно забыла о его присутствии, застыла в неподвижности словно сфинкс. Внезапно она вскинула голову и устремилась вверх по склону. На высоких каблуках это было непросто. Бишоп догнал женщину и пошел рядом, помогая в трудных местах — там, где были кусты, где встречалась темная, пропитанная влагой земля. Раз она поскользнулась, и он подхватил ее; в такую теплую ночь рука ее оказалась ледяной.

Они выбрались наверх, к пробитому ограждению. Женщина обернулась, вглядываясь в деревья, и через минуту проговорила ровным, бесцветным голосом:

— Я знала его.

Бишоп бросил на нее быстрый взгляд.

— Да? — сказал он. — Мне жаль…

Она повернулась, и они перебрались через пробоину на проезжую часть дороги.

— Я поеду позвоню в полицию, — сказал Бишоп. — Там, внизу, у подножия холма, есть телефонная будка.

Пока он говорил, женщина отошла легким быстрым шагом и села в свою машину. Дверца закрылась, заработал двигатель. Аккуратно развернувшись, она помчалась вверх по холму. Дорога загибалась на повороте, и поэтому вскоре исчезли из виду даже красные задние огни. Некоторое время еще слышался звук работающего двигателя, но и он наконец стих. Столь быстрое появление и исчезновение женщины показалось Бишопу довольно странным.

Позвонив из телефонной будки, он снова подъехал к дыре в ограждении, выключил зажигание и стал ждать. Полицейские появились через несколько минут: яркий свет фар, нарастающий шум двигателей, шуршание шин по мокрому асфальту. Щелканье дверных замков, торопливые шаги: «Мистер Бишоп?»

Он утвердительно кивнул и выбрался из машины. Когда полицейские пробирались через ограждение, подъехала «скорая помощь»; она смотрелась здесь слишком роскошно со своей сияющей бежевой полировкой и горящим внутри уютным светом. Бишоп пошел вниз по склону. С листьев все еще капала оставшаяся после дождя влага. Внизу два человека осматривали водителя разбитой «вентуры». Бишоп наблюдал за их лицами. Один чуть прищурил глаза, выражение лица другого не изменилось. Можно было подумать, что он видит обычную вещь, что-то вполне нормальное.

Подошла бригада «скорой помощи», и полицейские принялись за свою работу. Пока Бишоп давал краткие показания, прибыл подъемный кран и остановился на краю дороги. Вскоре сквозь деревья пробился луч света, отыскивая разбитый автомобиль. Лица стали казаться еще бледнее.

С дороги послышался чей-то голос. Возле дыры в ограждении сметали стекло. Это напомнило Бишопу эпизод из далекого прошлого: усталый официант собирает остатки битого стекла с пола приблизительно в такое же время. У метлы на дороге тот же шуршащий ритм — медленный и философский: это, мол, не последнее разбитое стекло в мире, завтра будет еще, звонкие осколки — неизбежный продукт жизнедеятельности всякого человеческого сообщества.

Закончив с показаниями, Бишоп полез вверх по склону. Бригада «скорой помощи» уже поднялась вместе с носилками и тем, что было закрыто на них одеялом. За это время прибыло еще несколько полицейских, они измеряли следы, оставленные колесами. Все делалось очень спокойно и споро: люди, переговаривающиеся тихими голосами, витки рулетки, вспышки фонарей, огоньки сигарет, покашливание. До Бишопа донеслось недоуменное бормотание. Он различал только отдельные слова: «Файрстоун»… «Данлоп»… «Микелин»… «Здесь вот развернулся». Поняв, в чем дело, Бишоп подошел ближе.

— Данлопские шины — мои, — сказал он. — Не знаю, какие были у него, а третий след принадлежит машине французской марки «диланж», у нее могли быть шины «микелин». Эта машина подъехала сверху, остановилась, дала задний ход вот здесь, до заграждения. Потом она развернулась на дороге и поехала обратно вверх по холму.

Полицейские кивнули в ответ, еще раз тщательно проверили измерения и теперь, казалось, были удовлетворены. Подъемный кран тяжело разворачивался; он отбывал, не достав разбитую машину; наверное, эту работу оставили на дневное время. «Скорая помощь» давно уехала. Бишоп сел в машину и тоже отправился в путь, окончательно решив свернуть на Доркинг-Роуд и заправиться бензином.

В гараже, пока заполнялся бак, он осмотрел заднее крыло, которое задела «вентура». Повреждение было небольшим, просто вмятина, и на этом месте осталось пятно кремовой краски. В ожидании сдачи Бишоп вспомнил о сером «диланже» и о женщине. Хотелось бы знать, отчего она исчезла таким странным образом, сказав всего три слова, причем скорее для себя, чем для него. И почему она развернулась, не продолжила путь, а направилась обратно — туда, откуда приехала?

Женщина сказала, что знает человека в разбившейся машине. Может быть, они ехали куда-то вместе, друг за другом. Она двигалась за ним; он выбыл, и ей ничего не оставалось, как вернуться. Куда бы они ни ехали, это уже не имело значения.

Бишоп отогнал от себя мысли и отправился домой. Добрался он только к пяти часам, отнял носовой платок от царапины на подбородке и принял холодный душ, смывая с себя все триста пятьдесят миль пути. Уже светало; он задернул шторы и лег в постель, стараясь заснуть. Тело ныло от усталости, но голова оставалась ясной, и сон не приходил.

А подумать было о чем: не только о том, как авария деформирует человеческое тело, придавая ему самые чудовищные формы; не только о том, как бы ему самому разнесло башку, если бы не удалось избежать столкновения, но — и о женщине. О ледяном холоде ее рук, когда он поддержал ее; о спокойствии, с которым она сообщила, что знает погибшего; о том, как она странно уехала.

И еще ее глаза. Ярко-синие на очень привлекательном лице, служащем скорее фоном для них. Когда она смотрела на Бишопа поверх разбитого автомобиля, они были огромными, холодными и спокойными. Они ничего не выражали: ни боли, ни сожаления, ни потрясения.

Бишоп не мог уснуть, к тому же сквозь шторы уже пробивался яркий дневной свет. Но даже если бы было темно, все равно эта женщина лишила его покоя.

Мисс Горриндж стирала пыль с письменного стола. Он был очень большим, сделанным из дуба, и каждое утро требовалось не меньше получаса, чтобы привести его в порядок. Вернее, три минуты на пыль, а остальное время уходило на то, чтобы убрать со стола все, а потом расставить и разложить снова в том же порядке: телефон цвета слоновой кости, стопа журналов, скопившихся за несколько месяцев, сигаретница из сандалового дерева, китайские нефритовые статуэтки, пепельница, табакерка, подставка для сигар, бумага для заметок в футляре, кактусы, несколько зажигалок, ножи для бумаги, книги, скрепки, блок почтовой бумаги, карандаши, сургуч, подсвечники, стеклянные пресс-папье, кусок влажной глины… Мисс Горриндж смотрела на кусок глины. Это что-то новое.