Розамунд Лаптон - Разгадай мою смерть

— Я немного подождал, на случай если мальчишка вернется, минут десять. Тесс обрадовалась, увидев меня, я ведь говорил, помнишь? Улыбнулась мне. У нас сложились очень хорошие отношения. У меня был термос с горячим шоколадом, я угостил ее.

На парк опускается вечер. Его оттенки напоминают анютины глазки — нежно-сиреневые, лиловые, бархатно-черные.

— Он сказал, что растворил в шоколаде сильную дозу снотворного и, опоив Тесс, завел ее в туалет.

На меня навалилась страшная усталость, язык еле ворочается во рту. Я представляю, как они медленно выползают из меня — гадкие, уродливые слова.

— А потом… зарезал.

Я расскажу тебе все, что услышала от него. Ты имеешь право знать, хотя тебе будет больно. Впрочем, нет, «больно» — неверное выражение. Стоит только вспомнить его голос, и мне становится страшно, словно я — пятилетний ребенок, который в ужасе прячется под кроватью от убийцы, пытающегося выбить дверь.

Врачу несложно резать. Трудно только поначалу. Когда врач делает свой первый надрез, ему кажется, будто он совершает насилие. Кожа, самый большой человеческий орган, покрывает и защищает все тело, а ты умышленно нарушаешь целостность этого покрова. Но потом становится легче, ведь ты понимаешь, что разрез — первый шаг хирургической операции, необходимый этап процедуры излечения больного.

Мистер Райт крепче сжимает мою ладонь теплыми пальцами. Ноги совсем онемели.

Лежа на бетонном полу, я слышала частый глухой стук своего сердца — единственного органа, оставшегося начеку. А затем я с изумлением увидела, как Уильям прячет нож во внутренний карман куртки. Внутри у меня разлилась горячая волна надежды.

Он помог мне сесть. Сказал, что не будет убивать меня, потому что передозировка снотворного вызовет меньше подозрений, чем ножевые раны. Я не могу воспроизвести его точные слова, просто не могу.

Он сказал, что достаточно накачал меня снотворным, что сопротивляться или сбежать я уже не смогу. А теперь он даст мне смертельную дозу. Он заверил, что я уйду тихо, без боли, и эта фальшивая доброта была отвратительнее всего, потому что он успокаивал не меня, а самого себя. Он сказал, что запасся собственными таблетками, хотя в них уже нет нужды.

Он вытащил из кармана пузырек со снотворными пилюлями, выписанными мне еще в Нью-Йорке. В Лондон их привез Тодд, а Уильям, должно быть, нашел на полке в ванной. Как и все остальное — цепь, фонарик и нож, — пузырек с таблетками доказывал, что преступник скрупулезно планировал свои действия. Это преднамеренное убийство в моих глазах выглядело гораздо страшнее убийства спонтанного. Чтобы физически устранить меня, требовалось совсем немного времени, а Уильям творил зло гораздо дольше.

Сумерки принесли с собой холод. Сторожа закрывают ворота, задержавшиеся подростки сбиваются в стайки и уходят из парка. Дети уже давно дома, их ждет ванна и сказка на ночь. Остались только мы с мистером Райтом, ведь мой рассказ не окончен. Нас почему-то не прогоняют — может, просто не видят. Это хорошо, потому что я должна взять себя в руки и дойти до конца.

Ноги совсем потеряли чувствительность. Боюсь, мистеру Райту придется выносить меня из парка, перекинув через плечо, на манер пожарного. А может быть, он вызовет карету «скорой помощи», и меня отвезут в больницу. Но сперва я обязана закончить.

Я умоляла его о пощаде. Ты тоже? Наверное, да. Думаю, ты, как и я, очень хотела жить. Разумеется, мольбы не помогли, а только еще больше разозлили Уильяма. Пока он откручивал крышку с пузырька, я собрала остатки сил и попыталась прибегнуть к доводам рассудка:

— Если меня найдут здесь, на том же месте, где погибла моя сестра, у полиции возникнут подозрения. Они вновь поднимут дело Тесс. Это же нелепо — устраивать вторую смерть тут.

На миг раздраженное выражение исчезло с лица Уильяма, рука, откручивающая колпачок, замерла, а я получила короткую передышку в извращенном варианте игры «Кто важнее на воздушном шаре».

А затем он расплылся в улыбке и, опять же ободряя не столько меня, сколько себя, заявил, что мне не следует беспокоиться.

— Я думал об этом. Полицейские видели, в каком состоянии ты пребывала после смерти Тесс; они уже знают, что ты немножко «того», правда? И даже если до них не дойдет, любой психиатр скажет, что ты специально выбрала это место. Ты хотела совершить самоубийство там же, где погибла твоя младшая сестренка.

Он наконец открутил крышку с пузырька.

— Если уж рассуждать логически, какой преступник в здравом уме пойдет на то, чтобы прервать жизнь двух человек на одном и том же месте?

«Прервать жизнь». Уильям пытался подвести жестокое убийство под некую пассивную категорию, будто речь шла об эвтаназии.

Он подставил ладонь и высыпал из пузырька горсть таблеток, а я подумала: кто усомнится в моем самоубийстве, кто подтвердит, что я была психически здорова? Доктор Николс, которому я, вне себя от гнева, пела колыбельную? Даже если в момент нашей последней встречи он и не отметил у меня суицидальных наклонностей, то позже сам оспорит свой диагноз, как произошло в случае с тобой, а потом будет винить себя в том, что опять упустил симптомы. Инспектор Хейнз? Он и так считает меня истеричкой. Вряд ли сержант Финборо сумеет переубедить своего начальника, даже если захочет. Тодд уверен, что я «не способна трезво воспринимать факты», и многие с ним согласны, хотя из жалости не говорили мне этого в лицо. Все решат, что тяжелая депрессия, в которую я погрузилась после твоей гибели, заставила меня свести счеты с жизнью. Рассудительная и выдержанная Беатрис, которой я была несколько месяцев назад, никак не могла принять смертельную дозу снотворного, да еще в таком отвратительном месте. Ее самоубийство вызвало бы много вопросов, а мое — нет.

Мама? Я обещала ей, что скоро выясню обстоятельства твоей смерти, и она, конечно, скажет об этом полицейским, хотя они все равно не поверят ей, точнее, моим словам. А через некоторое время мама и сама перестанет верить, так как предпочтет нести бремя вины за мое самоубийство, нежели допустить мысль о том, что старшей дочери пришлось пережить тот же страх, что и младшей. Когда я представила, что мама останется наедине со своим горем, у меня сжалось сердце.

Уильям засунул пустой пузырек в карман моего пальто, а потом сказал, дескать, в протоколе о вскрытии должно быть отмечено, что я проглотила все пилюли разом — так будет правдоподобнее. Я пытаюсь заглушить его голос у себя в голове, однако он упорно прорывается.

— Едва ли полиция решит, что кто-то заставил тебя наесться таблеток против воли, правда?

Уильям приставил нож к моему горлу; в темноте металл холодил кожу.

— На самом деле я совсем не такой. Из-за этого кошмара сам себя не узнаю.