Светлана Алешина - Самый красивый кошмар

Мы с Гурьевым переглянулись. Реакция Комова на наш приход уже в первые минуты показалась мне странной. Волнение он, разумеется, скрыть не сумел, но теперь было заметно, как он с облегчением вздохнул, узнав, что мы не из правоохранительных органов. Неужели все уголовники до такой степени ментов опасаются?

– Да не… Вы не менты… – со знанием дела замотал головой Олег Борисович. – У вас глаза человеческие. А эти гады…

Комов с ожесточением махнул рукой, не закончив фразы.

– Так, значит, вы ничего не знаете о произошедшем с Золотовой? – уточнила я.

– Да вообще первый раз об этом слышу, – пожал плечами Олег Борисович. – Вы с чего взяли, что это я совершил?

– По приметам сходится. И карие глаза, и рост…

– Да таких, как я, в городе до фига, – заметил Олег Борисович, не стесняясь в выражениях.

Согласиться с Комовым было очень легко. Ведь половина мужского населения города по приметам может сойти за того преступника, который плеснул серной кислотой в лицо Золотовой. Может быть, Екатерина Николаевна и в самом деле ошиблась.

В первые секунды после случившегося она ничего не могла сказать о преступнике, а теперь, восстановив события, указала на Комова. Но похоже было, что Олег Борисович на самом деле не имеет к произошедшему никакого отношения.

Комов смотрел на нас с нескрываемым интересом, но уже не пытался опровергнуть наши подозрения. Разговор с ним, надо признаться, получился не очень хорошим. Может быть, Валера избрал не тот тон? А может, мы слишком рано раскрыли свои карты? Но Олег Борисович настаивал на том, что ничего не знает о случившемся с Золотовой. Я заметила, что ему вообще наш разговор безразличен. К тому же и никаких улик против него у нас не было.

Поэтому нам с Валерой ничего не оставалось, как попрощаться с Комовым, что мы и сделали после затянувшейся неловкой минуты молчания.

– А это… извинение за беспокойство?.. – уже на пороге укоризненно заметил хозяин, на что Валерка только ухмыльнулся.

Комов уже хотел было открыть перед нами дверь, как вдруг его взгляд упал на комод, и он заорал:

– Сволочи! Где записная книжка? Я сам сейчас ментов вызову! Вы что же? Воровать пришли? Вот гады! Запудрили мне мозги со своей бабой и книжку умыкнули!

– Ничего мы не брали, – отозвался Валерка, стоящий ближе к двери, поэтому Комов махал кулаками перед моим носом.

– А вот хрен я вам теперь дверь открою! – злорадно прошипел он. – Отдавайте, что сперли!

– Мы ничего не брали, – рассердился Гурьев. – Тут и ваша девушка была!

– Девушка? Какая еще девушка? – насторожился Олег Борисович. – А-а-а! Вы про Галку! Да ей на фига у меня что-то воровать… Гады! Не выпущу!

Комов еще крепче сжал в руках ключ от входной двери и зло посмотрел на нас. Если была бы ручка с внутренней стороны двери, то мы бы с Валерой без проблем ушли, не отдавая записную книжку. Но теперь Комов был настойчив.

– На фига вам мои бредовые записи? – подал он голос после затянувшегося молчания, во время которого Гурьев усиленно соображал, как лучше поступить: и записную книжку хотелось оставить у себя, и выбраться из квартиры не мешало бы поскорее. – Не отдадите?

Валерка еле заметно покачал головой из стороны в сторону. Перед моими глазами опять возник кулак Комова, и я дернула Гурьева за рукав, прошептав:

– Валера, отдай ему! А то еще бросится на нас!

Гурьев немного помялся, не решаясь уступить Комову, но в конце концов с недовольным видом протянул ему потрепанную записную книжку, которую хозяин квартиры тут же сунул на одну из полок комода.

– Ну вот и молодцы! – потирая руки, буркнул Олег Борисович. – Можете быть свободны!

Выйдя из подъезда, мы с Валерой и не знали, куда теперь нам идти. Комов был последней ниточкой, которая могла привести нас к раскрытию преступления. Теперь же все надежды улетучились. Постепенно отпадали один за другим все подозреваемые, и на кого теперь думать, я даже не знала.

– А книжечку жалко! – протянул Гурьев. – Она бы нам о многом рассказала. Может быть, там и телефончик Золотовой был записан.

– Чего уж теперь, – вздохнула я. – Воровать, вообще-то, нехорошо.

– А менты его, наверное, здорово припугнули, – задумчиво сказал Валера, как бы разговаривая сам с собой. – Чуть в штаны не наделал, когда я с ним разговаривал.

– Ну, конечно, – усмехнулась я. – Как я посмотрю, ты тоже разговаривал что-то не очень уверенно.

– А что я мог ему еще сказать? – возмутился Валерий и отвел меня в сторону от входа в подъезд. – Что, у нас теперь вообще нет против него никаких улик? Только то, что на него указала сама потерпевшая? Кстати, может быть, Екатерина Николаевна и в самом деле ошиблась? И Комов не виноват?

– Может быть, – рассеянно сказала я. – А кто же тогда плеснул кислотой в лицо Золотовой?

Этот вопрос я уже задала просто от отчаяния: следствие зашло в тупик, как принято говорить в подобных случаях. И выбраться из него не представлялось возможным. Ни одного подозреваемого на примете, так еще и Комов отпадает.

Стоп! А почему это он отпадает? Нет улик против него, но и нет никаких оснований полагать, что он не виновен, кроме его собственных слов, разумеется. Комов напрочь отрицает свою причастность к совершению преступления. Ну а что же мы от него ждали? Что он бросится нам в ноги, попросит прощения и сознается в содеянном? Такого и быть не могло. С чего это ему сознаваться во всем? А зная о том, что у нас нет никаких улик, можно спокойно отпираться, хоть до бесконечности.

Я невольно вскрикнула от мгновенно пришедшей мне в голову мысли.

– Что такое? – насторожился Гурьев.

– Комова нельзя упускать из виду, – решительно заявила я. – Надо за ним следить! Может быть, что-то разнюхаем. Все равно ведь у нас других версий пока нет.

Слежка оказалась не слишком результативной. Воскресный вечер мы с Гурьевым провели перед подъездом Комова в надежном укрытии. Валерка завел меня за гаражи во дворе, где мы простояли часа три, не меньше. За это время Комов так и не появился, оставаясь дома. В первые минуты слежки я то и дело вздрагивала, едва только хлопала дверь подъезда, но позже воспринимала все спокойнее, рассеянно осматривая двор.

Постепенно начинало смеркаться. Валерий сообразил, что окна квартиры Олега Борисовича выходят не во двор, а на противоположную сторону, поэтому заметить нас он не мог. Но зато и мы не могли увидеть света в его окнах.

Однажды, правда, Гурьев совершил вылазку и посмотрел на темные окна квартиры Комова, но выходить часто из своего убежища мы не решались. Наверное, Олег Борисович сразу после нашего ухода лег спать и до сих пор не отошел ото сна. Вид его, надо признаться, наводил на мысли, что ему не мешало отдохнуть. И вел он себя как-то странно. Разве может человек, которого подозревают в совершении преступления, держаться так спокойно? Хотя Комов, судя по всему, тертый калач! А на наши безосновательные подозрения ему наплевать.