Светлана Алешина - Папарацци (сборник)

Любой дилетант в криминальных делах, попавший в подобную обстановку, без труда сделал бы вывод, что в этой комнате происходили борьба, обыск, захват заложника. Располагая дополнительным объемом информации, я могла сделать вывод, что, видимо, бечевкой фотограф был связан, но ему удалось каким-то образом освободиться и бежать. Причем последнее было неожиданностью для его стражей, поскольку фора, имевшаяся у беглеца перед преследователями, была значительной.

Что искали бандиты в квартире фотографа – мне было ясно, поскольку волею случая искомое находилось теперь у меня. Однако я забыла о немаловажной вещи: были ведь негативы, с которых делались снимки. О них я вспомнила, когда осматривала ванную комнату, на полу которой валялись несколько проявленных и высушенных фотопленок. Я просмотрела все их, но той, с которой были сделаны имеющиеся у меня фотографии, среди них не было. Или эту пленку унес с собой фотограф, или ее забрали бандиты.

В ванной комнате на тумбочке стояла уже знакомая мне кожаная сумка фотографа. Она была раскрыта. Осмотрев ее содержимое, я пришла к выводу, что все вооружение фотографа на месте, по крайней мере, с моей непрофессиональной точки зрения. Фотоаппарат был не заряжен, задняя крышка открыта. В специальных гнездах покоились фотовспышка и аккумуляторные батареи. Тут же находился сменный фотообъектив для дальней съемки. Вся аппаратура была дорогой. Почему же фотограф за ней не явился ни вчера, ни сегодня, хотя никакой засады в квартире не было?

С моей точки зрения, это означало лишь одно: убежать фотографу не удалось. Его или убили, скрыв тело, или снова взяли в плен.

Тут наконец опомнилась молча ходившая за мной по пятам Ирка.

– Оль, – взяла она меня за локоть, – пошли отсюда.

– Да, – согласилась я, – пожалуй, можно уже уходить. Все, что можно было узнать от посещения этой берлоги, я уже узнала.

Мы молча двинулись к выходу.

Выйдя вслед за Иркой на лестничную клетку, я аккуратно прикрыла дверь, и мы поднялись пешком на свой пятый этаж. Когда за нами закрылась дверь, Ирка, видимо, почувствовав себя на своей территории, вновь осмелела.

– Ну, и скажи мне на милость, какого хрена мы поперлись в эту конуру на втором этаже?

– Мы узнали очень важную вещь, – буркнула я в ответ, снимая туфли, и, сунув ноги в тапочки, сразу же отправилась в свою комнату. Настроение у меня было далеко не самое лучшее, и мне хотелось побыть одной. Но Ирка не собиралась оставлять меня в одиночестве.

Уже через минуту она появилась в моей комнате, застегивая на ходу халат.

– Ну, позволь узнать, какую же важную информацию ты получила, роясь в сумке этого, как его, Канарейкина?

Я молча натянула домашние шорты и, сняв лифчик, надела легкую футболку. Убрав вещи в шкаф, я решила, что довольно тянуть паузу, и ответила уже начавшей терять терпение подруге.

– Он в плену или убит, – коротко и категорично констатировала я.

– С чего это вдруг ты делаешь такие выводы? – несколько опешила Ирка.

– С того, что будь он на свободе или жив, он вернулся бы за своей аппаратурой.

– Но ведь тела не обнаружили, – парировала Ирка, – сама говорила.

– Тело могли скрыть, но давай думать, что он жив. По крайней мере, мне так комфортнее, – сказала я.

– А зачем ему возвращаться из-за какой-то аппаратуры? – не унималась Ирка. – Здесь же могла быть засада!

– Он мог прийти сюда вместе с ментами, наврав им что-нибудь. А аппаратура, насколько я понимаю, у него дорогая. Один фотоаппарат «Nikon» несколько тысяч стоит.

– Откуда это ты все знаешь? – недоверчиво спросила Ирка.

– В школе фотографией увлекалась, даже в фотокружок ходила в восьмом-девятом классах.

Ирка несколько секунд размышляла над моими словами, после чего круто сменила тему:

– В общем, так: я устала от этих бесконечных базаров о фотографе. Я есть хочу, а сегодня, между прочим, твоя очередь готовить.

Вечером мы ужинали в зале за просмотром какого-то скучного детектива. На ужин я пожарила картошки и вскрыла последнюю банку маминых малосольных огурцов. Мать, зная о моей любви к соленьям, постоянно тащила с собой эти тяжелые банки, когда приезжала навестить меня. Я пыталась протестовать, просила маму больше не надрываться, но в душе всегда была очень рада этим подаркам.

Ирка же, равнодушная к соленому, налегала больше на картошку. Поэтому я, не стесняясь, съела и ее порцию малосольных огурчиков.

Фильм был абсолютно неинтересным. А может быть, выдуманная интрига не могла конкурировать с реальной, в которой я волей случая оказалась задействована. Мысли мои постоянно возвращались к бедолаге фотографу с такой смешной фамилией – Канарейкин, влипшему, отчасти из-за меня, по самые уши. Хотя для этого было не так уж много оснований, я все же переживала.

Ведь если предположить, что его поймали и требуют фотографий, бедняга понятия не имеет, где их искать. А от этого, может, зависит его жизнь.

Фильм закончился. Я так и не поняла чем, так как почти не смотрела его. Иринка встала, собрала посуду с остатками пищи и отправилась на кухню мыть ее. Я осталась сидеть у телевизора, медленно дожевывая последний огурец. И вдруг, неожиданно для самой себя, перестала жевать и переключила все свое внимание от невеселых мыслей, бродящих у меня в голове, на экран телевизора.

На экране после очередного рекламного ролика появился солидный мужчина возраста лет пятидесяти в сером твидовом костюме и дорогом, модном галстуке с золотой заколкой. Остатки седых волос были тщательно уложены, взгляд темных глаз излучал спокойствие и уверенность в себе. Под стать ему был и голос: ровный, с легкой хрипотцой.

Мужчина сидел в рабочем кабинете за обширным столом, удобно расположившись в большом кожаном кресле. До меня словно из далека донеслись его слова.

– Уважаемые избиратели! – говорил он своим ровным баритоном. – Я не сомневаюсь, что вы сделаете достойный выбор из предложенных вам кандидатур. Некоторые из кандидатов в депутаты, повинуясь законам предвыборной борьбы, стараются приукрасить в речах, на митингах и встречах с избирателями свои заслуги и щедро раздают обещания. Ничем подобным я заниматься не буду – заявляю это со всей ответственностью! Я не собираюсь скрывать свои доходы и менять образ жизни, который эти доходы позволяют мне вести. Я не собираюсь также сулить вам золотые горы и райские кущи. Не собираюсь и морочить вам голову, уверять, что, став депутатом, буду участвовать в принятии каких-либо законов, которые якобы улучшат вашу жизнь где-нибудь и когда-нибудь. – Мужчина выдержал театральную паузу и продолжал: – Моя программа четкая и реалистичная: все ее пункты – это конкретные мероприятия, связанные с вложением денег, которые я имею. Если эти пункты будут выполнены – а они обязательно будут выполнены в случае моего избрания, – округ, в котором я баллотируюсь, получит реальную пользу, выраженную материально: новый водопровод взамен изношенного, отремонтированную автодорогу, новый детский садик с льготами для детей малоимущих родителей и прочее по пунктам программы, которые изложены в моих листовках. Выбор за вами, господа избиратели! Или поддаться уговорам кликуш и лгунов, или получить в свое пользование конкретные материальные ценности! Не ошибитесь, господа! Спасибо за внимание, до свидания.