Светлана Алешина - Хит сезона (сборник)

Он, по-моему, рад был увидеть меня вновь. Ему, правда, было уже под шестьдесят, но при чем здесь возраст? Я ему нравилась, я это чувствовала, да он, собственно, сам мне об этом сказал при первой нашей встрече. Но сейчас я пришла не к нему и попросила его всего лишь провести меня через милицейский пост.

Сидорович понимающе кивнул, о чем-то пошептался с милиционером, тот вытаращил на меня глаза, потом смущенно посмотрел на Сидоровича и отвернулся, чтобы не видеть, как я поднимаюсь мимо него по лестнице.

– Чем это вы его так смутили, Александр Павлович? – спросила я. – Что вы ему сказали?

Сидорович хитро улыбнулся и ответил уже в дверях своего кабинета, словно желая спрятаться от меня:

– Я сказал, что вы моя жена…

– Тогда понятно, – сказала я. – Спасибо.

– За что? – спросил он.

– За предложение, – ответила я. – Но вынуждена отказаться. Замужество сейчас никак не входит в мои планы.

– Боюсь, что не смогу ждать вашего согласия слишком долго, – вздохнул Сидорович. – Возраст, знаете ли… Но, если надумаете, мой телефон у вас есть. Предложение остается в силе.

Я очаровательно ему улыбнулась, и он скрылся за дверью своего кабинета.

Этот маленький эпизод заметно улучшил мое настроение, упавшее после совещания в редакции, на котором выяснилось, что в девятнадцати обследованных моим мужским отрядом публичных домах никаких следов Маринки не оказалось.

Я, конечно, старалась мужчин приободрить, говорила возбужденно, энергично, но, стоило им разойтись, скисла сама. А что, если Маринку вообще увезли из Тарасова? Куда-нибудь в районный центр? Или спрятали где-то на квартире? Тогда мы никогда ее не найдем…

Я хоть и верила, что интуиция меня не подводит, но и мне было очень тревожно.

Сидорович меня немного отвлек и вернул в рабочее состояние. И я была ему за это очень благодарна.

Но ни он сам, ни его кабинет меня сегодня не интересовали. Сергей Иванович Кряжимский честно промучился над моим заданием часа три и выдал мне результаты своей аналитической работы – пять фамилий, на которые стоит обратить внимание прежде всего.

И первым в его списке стоял человек, в Тарасове очень известный, в основном благодаря своим выступлениям на митингах и заявлениям в печати.

Это был лидер думской фракции так называемых радикал-социалистов, бывший слесарь завода резино-технических изделий, а ныне крупный, по тарасовским меркам, политический деятель Василий Кондрашкин.

Он часто выступал по любым поводам и комментировал действия исполнительной власти, губернатора и его команды, раздавал всем сестрам по серьгам, причем ни одна из «сестер» не оставалась без подарочка. Главный тарасовский радикал-социалист очень любил обвинять, за что заработал от ехидных коллег-депутатов прозвище «прокурор-социалист». Кондрашкин в каждом своем выступлении пугал доверчивых тарасовских обывателей близкими социальными потрясениями в виде народных восстаний, массовых голодовок, каннибализма из-за отсутствия продовольствия, в виде крупного и среднего международного капитала, скупающего предприятия в Тарасове и земли в Тарасовской области.

Единственный вопрос, который он знал откровенно слабо и в котором постоянно путался, была программа возглавляемой им партии радикал-социалистов. Когда Кондрашкин брался разъяснять цели и задачи партии, у него получалась мешанина из анархо-синдикализма и матерого марксизма-ленинизма самого что ни на есть застойного розлива.

В конце Кондрашкин всегда сворачивал на свой любимый лозунг о «неоэкспроприации неоэкспроприаторов», которым окончательно запутывал своих слушателей. А между тем суть лозунга была проста до элементарности и сводилась к любимой политической мысли булгаковского Шарикова: «Отобрать все – и поделить!» Но делить, естественно, будет сам Василий Кондрашкин.

Подозревать такого человека в коррупции, или, как любят говорить в тарасовской Думе, «в ангажированности», мало кому пришло бы в голову. Но Сергей Иванович после долгих размышлений именно его обозначил цифрой один в списке своих подозреваемых.

Я сначала не могла понять логики его рассуждений.

А потом меня осенило.

Да просто не вписывается закон о легализации проституции в набор лозунгов, которыми оперирует на трибуне Василий Кондрашкин. Товарно-денежные отношения вообще его всегда раздражают, слово «рынок» он произносит с отвращением, а тут – на тебе! – выступает за введение этих самых отношений в столь деликатной сфере, как секс. Как-то плохо это вяжется с марксизмом-ленинизмом.

«Продался!» – делает естественный вывод Сергей Иванович, и мне нечего возразить на его логику…

Я пробежала глазами весь список его «кандидатов» и только сейчас сообразила, что он выбрал, похоже, пятерых из тех самых «быков», о которых говорил мне Сидорович. Все названные им подозреваемые в коррупции депутаты являлись лидерами своих фракций, все были известными политиками и ораторами.

Вот, например, еще одна очень известная в Тарасове фигура – владелец крупной частной радиостанции Моисей Геллер.

Но тут я вообще отказываюсь понимать Сергея Ивановича. Этого-то он зачем вписал?

О доходах Геллера ходят такие слухи, что ему самому впору было бы подкупать остальных депутатов. Это один из тарасовских миллионеров. Он первым организовал в Тарасове частную рекламную газету, первым создал частную радиостанцию, первым открыл частный коммерческий телеканал.

На рекламном рынке в Тарасове он первое и самое крупное сейчас лицо. Зачем ему связываться с законом о проституции?

Может быть, у меня просто не хватает информации и интересы Геллера совсем не денежные? А чем еще можно подкупить такого человека? В чем он выиграет, если закон о легализации проституции будет принят?

Мне оставалось только пожать плечами и ответить самой себе: «Понятия не имею!»

Что я и сделала.

А вот человек, о котором ходят слухи, что его купить нельзя, но слухи эти тут же входят в противоречие с хорошо известным фактом – отсутствием у него хоть какого-то мало-мальского капитала.

О Никанорове говорят, что он человек бедный, но честный. Он возглавляет в Думе группу демократов и отстаивает с высокой трибуны гражданские свободы и гласность.

Купить его, на мой взгляд, все же можно, причем дешево.

Не верю я в честных депутатов, это, как мне кажется, нонсенс – иметь возможность взять и… отказаться. Ради чего? Ради этой самой гласности, которой теперь в Тарасове хоть пруд пруди? Или ради гражданских свобод, о которых он имеет лишь теоретическое и при этом окрашенное в густо-розовые романтические тона представление?

Никаноров принципиален и честен? Откуда же тогда это его раздражение, когда он говорит о крупных тарасовских бизнесменах? Ведь он сам выступает за свободное развитие рынка и открытую конкуренцию.