Мэри Хиггинс Кларк - Оставь для меня последний танец

Я вспомнила, как Линн говорила мне, что одно время жила в доме и квартире первой жены Спенсера.

— Разграбление отдела медицинского оборудования началось много лет назад. А полтора года назад он принялся занимать под собственные акции. Никто не знает зачем.

— Хочу вмешаться, чтобы продолжить логическую цепочку, — сказал Кен. — Если верить доктору Челтавини, именно в это время в лаборатории начались проблемы. У последующих поколений мышей, получавших вакцину, начали развиваться раковые клетки. Вероятно, Спенсер догадался, что карточный домик вот-вот рассыплется, и принялся по-настоящему грабить компанию. У меня такое ощущение, что встреча в Пуэрто-Рико была лишь этапом на его пути из страны. Но удача ему изменила.

— Спенсер сказал врачу, купившему у его отца дом, что у него остается меньше времени, чем он полагал, — заметила я.

Потом рассказала им о записях, которые, как утверждает доктор Бродрик, он отдал рыжеволосому мужчине, сказавшему, что его направили из офиса Спенсера.

— Вот что у меня никак не укладывается в голове, — продолжала я, — так это то, что врач передает кому-то папки с результатами исследований, не убедившись в подлинности запроса и как минимум не получив за них расписку.

— Есть вероятность, что кто-то из компании начал подозревать Спенсера? — предположил Дон.

— Ну, на собрании акционеров это не прозвучало, — сказала я. — И безусловно, само существование этих папок было для доктора Челтавини новостью. Думаю, что, если кого-то и заинтересовали бы ранние эксперименты микробиолога-любителя, так именно такого человека, как он.

— Доктор Бродрик говорил еще кому-то о том, что записи забрали? — спросил Кен.

— Он упоминал что-то о разговоре со следователями. Поскольку он сам вызвался это рассказать, я бы ответила «нет».

Вспомнилось, что напрямую не спрашивала об этом доктора Бродрика.

— Возможно, его посетили из управления Главного прокурора штата. — Говоря это, Дон закрыл записную книжку. — Они пытаются найти след денег. Полагаю, деньги находятся на пронумерованном счету в каком-нибудь швейцарском банке.

— По их мнению, он туда планировал перевести деньги? — спросила я.

— Трудно сказать. Есть другие места, где рады людям с большими «бабками» и не задают лишних вопросов. Спенсер любил Европу и свободно говорил на французском и немецком, так что ему не составило бы особого труда адаптироваться в любом выбранном им месте.

Я вспомнила то, что Ник говорил о своем сыне, Джеке: «Он для меня целый мир». Как он мог примириться с тем, что покинет своего сына, оставит свою страну, не имея возможности вернуться назад, чтобы не пришлось окончить дни в тюрьме. Задала этот вопрос коллегам, но ни Дон, ни Кен не увидели здесь конфликта.

— Если он располагал такой суммой, его сын мог в любое время сесть на борт частного самолета, чтобы навестить папочку. Нетрудно составить список людей, которые не могут сюда вернуться, однако они настоящие семьянины. К тому же часто ли он мог бы видеть сына, будь он в тюряге?

— Но остается еще одна неизвестная величина, — заметила я. — Линн. Если верить ей, она не участвовала в этой схеме. Планировал ли он, сбегая, оставить ее «на мели»? Почему-то не могу себе представить ее живущей в изгнании. Ведь она проторила себе путь, чтобы влиться в блестящую толпу, в нью-йоркский высший свет. А теперь вот утверждает, что у нее фактически нет денег.

— «Отсутствие» денег для людей вроде Линн Спенсер, вероятно, сильно отличается от того, что мы трое считаем их «отсутствием», — поднимаясь, сухо заметил Дон.

— И еще одно, — поспешно произнесла я. — Именно этот аспект хочется затронуть в нашей истории. Просмотрела прессу на тему разорений корпораций. Похоже, основное внимание обычно уделяется тому, какую роскошную жизнь вел человек, укравший деньги, — все эти самолеты, яхты и полудюжина домов. В нашей истории все не так. От наших взоров скрыто то, что Ник Спенсер делал с деньгами. Поэтому я хочу расспросить «маленьких людей», включая того парня, которого обвиняют в поджоге. Даже в случае его виновности он был вне себя — ведь у него умирает от рака маленькая дочь и он скоро лишится своего дома.

— Почему ты думаешь, что он невиновен? — спросил Дон. — Мне кажется, парень просто потерял над собой контроль.

— Видела его на собрании акционеров. Когда он вдруг разбушевался, я была совсем близко от него.

— И сколько времени это продолжалось?

Дон приподнял одну бровь — трюк, который всегда вызывал во мне зависть.

— Пожалуй, около двух минут, — ответила я. — Но независимо от того, поджигал ли он дом, этот парень, безусловно, пример того, что случается с настоящими жертвами банкротства «Джен-стоун».

— Поговори с некоторыми из них. Посмотрим, что удастся узнать, — согласился Кен. — Ладно, за работу.

Вернувшись в свою ячейку, я просмотрела файл с материалами о Спенсере. После катастрофы самолета в газеты попали высказывания о нем людей, работавших с ним в «Джен-стоун». Одно из них принадлежало Вивьен Пауэрс, секретарше, проработавшей с ним шесть лет. Она буквально превозносила его до небес. Я стала набирать ее номер в офисе Плезантвиля, загадав, чтобы она ответила.

Пауэрс сняла трубку. Бодрым молодым голосом она твердо сказала мне, что не согласится дать интервью ни по телефону, ни в личной беседе. Не дав ей времени опомниться, я энергично заговорила:

— Буду с вами откровенной. Мне хотелось бы добавить немного позитива — ведь люди весьма разгневаны тем, что потеряли деньги, и портрет Спенсера мог бы выйти совсем негативным. После его смерти вы говорили о нем очень по-доброму. Боюсь, вы тоже изменили свое мнение.

— Никогда не поверю, что Николас Спенсер взял хоть грош, — искренне произнесла она. Тут голос изменил ей. — Он был удивительным человеком, — закончила она почти шепотом, — вот мое мнение.

У меня было такое чувство, словно Вивьен Пауэрс боится, что ее услышат.

— Завтра суббота, — торопливо сказала я. — Могу заехать к вам домой или встретиться с вами там, где пожелаете.

— Нет, не завтра. Мне надо все обдумать.

Послышался щелчок, и линия замолчала.

Почему она сказала, что Спенсер не мог взять себе деньги?

«Может быть, не завтра, но мы обязательно поговорим, мисс Пауэрс, — мысленно пообещала я. — Обязательно поговорим».

Когда Энни была жива, она не разрешала ему пить, потому что считала, что выпивка плохо сочетается с приемом лекарств. Но вчера, по пути домой из Гринвуд-Лейка, Нед остановился у винного магазина и купил бутылку бурбона, бутылку скотча и хлебной водки. Со времени смерти Энни он не принимал лекарств, так что, может быть, сейчас она на него не стала бы злиться.