Вера Каспари - Воскресшая жертва

Он отпустил меня так неожиданно, что мне показалось, будто я ударилась о стену. Он отпустил меня так, будто пытался завоевать меня, одержал победу и пожелал на этом все кончить.

— Марк! — вскричала я. — Марк!

Но он ушел.

Это было три часа назад, три часа и восемнадцать минут. Я все еще сижу на краю кровати, полуодетая. Ночной воздух влажен, мое тело также покрыто влагой, как будто это роса. Я чувствую себя глупой, я оцепенела, у меня такие холодные руки, что я едва могу держать в руке карандаш. Но мне нужно писать, я должна продолжать свои записи, чтобы избавиться от смятения и начать мыслить четко. Я старалась запомнить каждую сцену, каждое событие и каждое слово, которое он сказал мне.

Уолдо предупреждал меня, и Шелби тоже. Он сыщик. Но если он считал меня виновной, почему же около дома нет больше охраны? Или он влюбился в меня и, считая виновной, дал мне возможность убежать? Все объяснения и все утешения ускользали из моего сознания перед предостережениями Уолдо. Я старалась убедить себя, что все эти предостережения — продукт ревности Уолдо, что Уолдо хитроумно старался наделить Марка целым комплексом недостатков и грехов, которые на самом деле были его собственными слабостями.

Зазвенел дверной звонок. Может быть, это он пришел арестовать меня? Он застанет меня, как распутницу, в розовой комбинации, с распущенными волосами. Куколка, дамочка, женщина, которой мужчина попользовался и бросил.

Звонок по-прежнему звонил. Было очень поздно. Улицы затихли. Должно быть, именно такой же была та ночь, когда Дайяне открыла дверь своему убийце.

В архиве полицейского управления можно найти полный отчет по делу Лоры Хант. Судя по официальным сведениям, это дело похоже на сотни других успешно проведенных расследований: отчет лейтенанта Макферсона, отчет сержанта Муни, отчет лейтенанта Макферсона. Дело окончено 28 августа.

Но самые интересные события не попали в архив управления. Например, в моем отчете о том, что произошло в гостиной Лоры, говорилось следующее:

В 8.15 я обнаружил Лайдекера в обществе Лоры Хант в ее квартире. Он быстро говорил что-то, стремясь доказать, что я замышляю заполучить у нее признание в вине. Оставался до 9.40 (примерно), затем ушел. Послал Беренса и Маззио, дежуривших у входных дверей, проследить за ним. Сам направился к Клодиусу Коэну…

Эта история заслуживает того, чтобы пересказать ее не в виде полицейского отчета, а в более привычном, повествовательном стиле. Хочу признаться, прежде чем писать дальше, что незавершенный рассказ Уолдо и записи Лоры попали ко мне прежде, чем я начал писать. В написанной мною части, где сочетаются его записи и Лорины, я попытался рассказать обо всем случившемся без прикрас, почти не вводя в повествование собственное мнение или свои предубеждения. Но все же я живой человек. Я увидел, что написал обо мне Уолдо, и прочитал лестные комментарии Лоры. Все это, конечно, оказало на меня определенное влияние.

Не могу не ужасаться, что могло бы произойти, если бы заместитель комиссара полиции не выкинул эту злую штуку и не назначил меня на расследование этого дела, хотя я и намеревался провести тот воскресный вечер на Эббеттс-Филд. Возможно, убийство никогда бы не было раскрыто. Говорю это без всяких реверансов в свою сторону, просто случайно я раскрыл тайну. Я влюбился в женщину, и так случилось, что она тоже меня полюбила. Это обстоятельство и стало тем ключом, который открыл главную дверь.

Я с самого начала знал, что Уолдо что-то скрывает. Не могу со всей откровенностью сказать, что я подозревал его в любви или в убийстве. В то воскресное утро, когда я смотрел в зеркало и говорил о его невинном выражении лица, я знал, что имею дело с эксцентриком. Но это не отталкивало меня, он всегда составлял мне хорошую компанию. Он откровенно признался мне, что любит Лору, но я подумал, что он просто свыкся с ролью ее верного друга.

Я должен был разузнать, что он скрывает, хотя и подозревал, какой характер игры позволит любителю почувствовать свое превосходство над профессиональным сыщиком. Уолдо воображал себя большим авторитетом по части убийств.

Я же играл в собственную игру. Я льстил ему, тяготел к его обществу, смеялся его шуткам, изучал его, когда задавал вопросы о привычках Лоры. Что заставляет человека коллекционировать старинное стекло и фарфор? Почему он ходил с тростью и носил бороду? Что заставило его вскрикнуть, когда кто-то попытался выпить кофе из его любимой чашки? Ключи к отгадке характера — единственные ключи, которые добавляют нечто к раскрытию самого жестокого убийства.

До того вечера в заднем дворике ресторана Монтаньино, когда он рассказывал мне о песне, его любовь к Лоре представала, как мне казалось, как отеческая и неромантическая привязанность. Именно тогда я увидел в его полуночных прогулках нечто выходящее за пределы показного чувства мужчины, который считает себя наследником литературной традиции. Я подумал, что вряд ли он провел весь вечер в пятницу за чтением Гиббона в теплой ванне.

Потом вернулась Лора. Когда я узнал, что на самом деле была убита Дайяне Редферн, я совсем сбился со следа. Слишком многое накладывалось одно на другое: Шелби, его тройная ложь, золотой портсигар. На той стадии расследования я не мог, глядя на себя в зеркало, не задаваться вопросом, не похож ли я на молокососа, который слишком доверяется женщинам.

Шелби искренне верил, что его неотразимая красота довела Лору до убийства. Чтобы очистить свою совесть, Шелби защищал ее. Если я когда-либо и видел галантность навыворот, то это был как раз тот самый случай.

Шелби не был труслив. Он рисковал головой в ту ночь, когда поехал в ее загородный дом с намерением забрать ружье. Но это ему не удалось, потому что желтого цвета такси преследовало его, а даже Шелби прекрасно понимал, что полицейское управление не тратит деньги только для того, чтобы один из его сотрудников мог совершить веселую загородную прогулку. Когда Шелби увидел это ружье в первый раз после убийства, оно уже лежало на моем рабочем столе.

Ружье стало ключом к Шелби. Оно было помечено инициалами его матери. «К» — Карпентер, «Ш» — Шелби, «Д» — Делайла. Я представил его ребенком в коротких штанишках, в курточке с большим кружевным воротником, декламирующим стихи для матери по имени Делайла.

Он сказал мне, что из ружья стреляли месяц назад. Он подстрелил из него зайца.

— Послушайте, Карпентер, — сказал я, — можете успокоиться. Если сейчас вы говорите правду, мы можем пройти мимо полдюжины ваших обманов, которые делают вас одним только придатком к фактам. Завтра будет слишком поздно.

Он посмотрел на меня, как будто я вслух сказал то, что думал о Делайле. Он никогда не станет ни свидетелем обвинения, ни отпрыском рода Шелби из Кентукки. Это была тайная уловка, на которую не мог согласиться ни один джентльмен.